[●] слова вороны — о судьбоносном, отмеряющем обречённое, о чём-то ещё: тихогром опускает взгляд и видит, как шевелятся её губы, видит перелив солнца на шерсти, впитавшей его отсутствие, видит спутанные в угольном перья, видит...
не слышит: сердце барабанит о прутья рёбра — тоже отсчитывает своё. тихогром не скажет, сколько у него получилось: счёт сбивается дрогнувшими углами рта.
но он без раздумий готов отдать ей —
улыбается. ей вправду понравилось?
— даже самое мимолётное.

ворона говорит что-то, тихогром смутно угадывает спасибо в движении рта, своё имя...
растерянно подмечает в моменте: он впервые слышит — всё ещё смутно, оглушённый грохотом крови в висках, — чтобы оно звучало правильно. он не успевает запомнить эту естественность, попросить повторить, чтобы убедиться в единственно верном — вдыхает ставший ближе антрацит, солнечных зайчиков, последний осенний день.

тихогром не смеет шевельнуться, всё равно клонит голову неуловимо —
впитывает касание, к горлу подкатывает дрожащее,
— ломким шагом поворачивается следом, растеряв всякое ощущение пространства: оно сужается до тонкой нити между, подрагивает оперением за ухом, тянет его вслед за, ближе к.
тихогром вязнет в этой кроткости безо всякого желания освободиться.

он только кивает, заслушавшись и засмотревшись, как бывает с чем-то совершенно недостижимым — но он может: подойти близко, прошептать на ухо слова, раздобыть ещё одно перо, лишь бы подобрать повод подобраться — и от этого кощунственного могу ему виновато, до дурного хорошо.

тихогром ступает следом привязанным, с трудом замечает то, что так легко видит ворона. он тоже не узнаёт этого ручья — не понимает, куда может привести незнакомая тропа, по которой они пойдут, последовав за узкой лентой течения.
но ворона говорит: пойдём —
тихогром делает шаг, подчинённый голосу,
— говорит: скорее.
и тихогром безоговорочно верит: в ничего горестного — во что-то доброе, он сам не знает, что, и признаёт себя слишком глупым для загадок, которые лес может поведать вороне, но ему это сейчас совершенно...

повторяет в уме: скорее, скорее.

и сам тянется вперёд, первым ступив в неизвестность.

тихогрому не снятся хорошие сны, но он думает, что они должны выглядеть так. в лёгком шаге, перешедшем в рысцу, он остаётся рядом с вороной, не уходя от неё далеко: вместо этого то и делает, что, перескакивая то ручей, то тени, сближается, касаясь то плечом, то хвостом — ненароком проверяет, действительно ли, не снится ли.

он фыркает со смеху, в охоте друг на друга оступившись и намочив лапу в воде, умудряется прикусить вороний хвост и захлебнуться солнечными зайчиками под грудью, только завидев чужое выражение глаз. тихогром почти забывает, о чём и ради чего эта погоня затевалась: какая разница, куда и зачем, если рядом, если в голове стучит скорее, скорее...

доносится стрёкот цикад.

тихогром рассеянно поднимает голову, мягко столкнувшись плечом с плечом вороны, а, прижавшись, уже не отстраняется, подстроившись под чужой шаг. не он подсказал им эту тропу, не он предложил по ней пойти, но смутное волнение подрагивает под кожей: понравится? не понравится?

останавливается — тоже с ней.
тихогром осматривает открывшийся вид вдруг сдержанно, затаив дыхание —
кажется, что без личного интереса, но
— сдерживается, чтобы не посмотреть на ворону прямо.
нравится или нет?

— я никогда здесь не был. — говорит тихо, осторожно дожидаясь вердикта. в горле совсем сухо, и тихогром делает пару шагов вперёд, чтобы отпить из ручья воды. он облизывает капли с усов и мягко ступает по поздним цветам, укрывается в тени хвои. — здесь... — начинает, но, обернувшись, только смотрит на ворону.

он видит её — чернильный силуэт среди засыпающего леса, не отпущенная на волю птица, — видит, как она смотрит, понимает с резким, порывистым облегчением: нравится.
и тихогрому — тоже.

— здесь нет ничьих запахов. — произносит, всматриваясь в её фигуру, будто если моргнёт — исчезнет: вместе с этим днём, солнцем, неизведанным местом. — никого, кроме нас.
повторяет про себя это несколько раз — и становится вдруг легко.

— я проверю дальше. — отворачивается до того, как ворона поймёт по взгляду, что он имеет в виду, с трудом вспомнив о чём-то давнее сегодняшнего дня: если здесь не бывали патрули, то мог быть кто угодно ещё.
и оставить после себя тоже что угодно.

наваждение будто бы немного спадает, но тихогром всё равно действует на выученном рефлексе: ищет в зарослях блеск металлических зубов, проверяет, не блестит ли где протянутая леска, выискивает на земле следы зверей. но вместо опасности только обнаруживает скворца, за которым прыгает, не дав ему взлететь, и перекусывает горло с холодным расчётом, чтобы птичий крик не побеспокоил чужой слух.

он возвращается к вороне с добычей: того, что они поймали по дороге, хватит, чтобы прокормить племя, а этого скворца...
— давай разделим. — предлагает, опустив птицу перед ней.

тихогром бросает взгляд на нору, которую сперва не заметил, глубже вдыхает запахи, но не чувствует ничьего присутствия: судя по тому, как она надёжно укрыта разросшимися кустарниками, в ней уже давно никто не живёт.

— здесь безопасно. и есть укрытие. — он всё ещё безнадёжен в особенных словах, но может говорить о чём-то совершенно будничном. — вроде бы неплохо. — опустившись к добыче, вдруг поглядывает на ворону осторожно, точно убеждаясь, что она с ним согласна.
нравится?

— мы можем здесь отдохнуть. — снова спасается самым простым, пододвигает ей скворца.
тихогром смотрит. в горле снова пересыхает.
очень.