начало игры.

Она знает каждый камушек на тропинке скалистой, каждый поворот. Знает куда поставить лапу, чтобы не подскользнуться и не вымокнуть в бушующем потоке рядом. Знает когда серебро ночи коснется холодных стен, озаряя лунным сиянием безжизненный камень и крошево. Знает, и от того не спешит, двигается медленно, но неумолимо. У них в запасе еще было немного времени. Слишком рано они вышли из лагеря, словно бы желали убежать от самих себя, от того что произошло. От пожирающего чувства вины, раскаяния и облегчения. Тишина словно липкая паутина оплела их. Нет, она не была абсолютной - звуки леса не исчезли, но будто бы отдалились, смазались. Стали неважными. Лапы послушно ступали по колким камням, а разум был далеко.

Она вспоминала каким был Рокот Звёзд много и много лун назад. Каким был, когда также ступал за ней по следам, отправляясь в путь за новым именем.

— Долго ещё? — Голос Полыни разрезал нити паутины холодным инеем. Омела недовольно покосилась на кошку и громко фыркнула.

- Ведёшь себя словно маленький котёнок. - Ворчливо отзывается на вопрос, а сама оглядывает цепким взором окружающие скалы.

Уже недолго.

— Когда ты последний раз общалась с Грёзолистом? - Удивлённо ведёт ушами назад, да краем глаза провожает мелкую россыпь камней, скатившихся из под лапы глашатаи. Прищурит жёлтые очи, словно бы действительно вспоминает.

- Должно быть пять восходов назад. Он поделился со мной мальвой, а так же спрашивал совета - как лечить загноившееся ухо у старейшины. - Целительница останавливается у водопада и оборачивается к спутнице, встречаясь с ней глазами. - Он быстро учится. Листве достался толковый малый, пусть и с пустой, пока, головой. - Омела привычно трёт передней лапой за ухом и кивает в сторону едва заметного лаза рядом с водопадом. - Готовься вымочить шёрстку.

Сощурив глаза, ныряет в небольшой лаз, пушистыми боками ощущая холодную твердь. Привычная паника в какой-то момент накрывает, когда стены сходятся особенно близко, но кошка гонит ее прочь - она давно не мышеголовая ученица, что боится собственной тени. В какой-то миг тишина накрывает их, скрывая звуки водопада, чтобы спустя секунду вновь отступить звукам падающей воды. На этот раз где-то впереди.

Спустя несколько томительных минут стены расступились перед старой кошкой, впуская ее вместе с подругой в большое круглое помещение.

тык и тык / да здравствует королева

В глазах Полыни горит решимость. Она не прерывает речи целительницы, но словно бы не слушая её.
— Встреться с ним на днях, но зайди издалека и напрямую ничего не говори. - Омела не привыкла что-либо утаивать или врать. Пока она не представляла - как жить дальше с этим грузом на сердце, лишь радуясь, что несет его не одна и бросает короткий взгляд на глашатаю. Кивает словам, а внутренне холодеет от предстоящего разговора.

Медленно ступает под своды круглой пещеры. Полной грудью вдыхает запах тяжелый - горной воды, влажной земли и камня. Лапы сами несут её к кромке небольшого озера, в водах которого нашли отражение звёзды. Останавливается у мелких волн, лижущих гладкий камень. Поток расплавленного серебра срывается вниз у отверстия в полотке и разбивается на тысячу мельчайших осколков-капель внизу - совсем рядом с ними. Этот водопад не являлся ревущим зверем. Он был старым, всепонимающим другом, что унесет с собой твои печали, горести, мысли и чувства. Он тихо шепчет тебе слова утешения и поддержки - и ты веришь ему, словно бы он стоит рядом с тобой.

— Не будем тянуть, - Омеле кажется, словно бы голос звучит сухо, надтреснуто. Молча ложится рядом, ощущая сквозь длинную шерсть холод камней. Закрывает глаза, вспоминает Полынь ещё котёнком, вспоминает как она возвращалась с тренировок в порезах-царапинах, но гордая - не сломленная неудачами. Думает о том, что теперь тучи должны будут разойтись над их племенем, что теперь-то  солнце засияет и разгонит тьму в сердцах их соплеменников. Тиран мёртв. Теперь их будет вести новый предводитель и его правление должно будет принести мир - как в сердцах, так и в словах.

Прошло несколько минут, а может часов? Тишина прерывалась лишь мягким голосом бегущей воды. Полынь была неподвижна - Омела чувствовала это в молчаливой земле. И только когда луна осветила мягким светом озёрце, глашатая встала и также молча вошла в ледяную воду, смывая со шкуры прошлую себя. Целительница встала следом, но не шелохнулась более, ожидая окончания ритуала.

Лишь когда глашатая вновь оказалась рядом Омела заговорила.

- Здесь останется твоя прошлая жизнь Полынь. С этого дня твое имя - Горечь Звёзд. - Желтые глаза торжественно сверкнули в серебре ночи. - Звёздные предки верят, что ты приведешь своё племя к величию и процветанию, не растеряв по дороге сострадание и милосердие. Пускай же твоё правление будет мудрым. - Целительница коснулась носом макушки подруги, да отступила на шаг. - Горечь Звёзд!

Громкое имя разнеслось и зазвенело под сводами пещеры, эхо вторило, множило имя новоиспеченной предводительницы, словно их действительно окружали их предки.
Хотя как знать, возможно так и было...

♫ тык

Поднимает голову к сводам пещеры, вглядывается в бледный лик луны - и сама не знает, что желает в нем увидеть. С детства ей внушали трепет и уважение к звездным предкам, что мудрейшие из них всегда помогут в трудный час, подскажут. Направят по верному пути. Но слишком долго они не проявляли себя, допустили тиранию и льющуюся кровь среди некогда сплоченного племени. А когда, наконец, объявились...

Омела покачала головой, прищурившись на словах новоиспечённой предводительницы. Целительница до последнего мгновения не знала, какое имя выбрать для Полыни. Все же честью даровать имена наделены предводители. Но мелькнувшая горечь на языке - то ли от воспоминаний, то ли от предчувствия, то ли от съеденных трав - решила.

- Твоё имя не так просто, как кажется. - Задумчиво щурит очи, не спуская глаз с предводительницы

Не отводит взора и на откровение. Смотрит внимательно, лишь мерцают желтизной глаза на блеклой морде. Не кривится, хоть и непривычно слышать такое от неё . Подомнет под себя лапы, отпускаясь на холодную землю. Едва заметно поежится и наклонит голову вбок.

- Ты никогда не отмоешься от кровавой тени своего отца. - Говорит негромко, но четко, словно припечатывая к земле крылья невидимой мухи. - Она будет следовать за тобой, как и едва слышные шепотки за спиной. Пускай, - Махнет пушистым хвостом, да поскорее прижмёт его к себе. - Сегодня твой путь не закончится этой пещеркой. Сегодня он только начнется, и вряд ли даже предки ведают, куда заведет эта тропинка. Но ступать по ней нужно отважно, с гордо поднятой головой.

Помолчит немного, переведя взгляд в полутьму пещеры. Что-то едва ли уловимое мелькнёт и исчезнет в глазах.

- Понимаю, что это тревожит тебя, но не нужно пытаться что-то доказать, ты не он. И никогда им не станешь. Я знала его дольше, пожалуй, любого из живущих, так что можешь мне поверить. - Чуть ворчливо добавит, - Уж не знаю, плохо ли это или хорошо, но мой братец умел убеждать. Умел как никто другой. Тебе ещё учиться и учиться, моя дорогая. - Усмехнется кривовато, возвращая взгляд на предводительницу. - Но ты всегда можешь рассчитывать на меня и мои травы. Пока остаёшься в здравом уме, - Последние слова произносит тихо, словно бы шёпотом. И сама не знает, угроза ли это или шутка. Она всегда говорит, что думает - и не заботится о том, что о ней помыслят. Едва ли хуже, чем сейчас.

Устало закрывает глаза, остро желает вернуться в детство, и так же остро понимает, что этому не бывать. Их семье не собраться вновь вместе, даже будучи среди звёздного воинства.
Дурная кровь? Не лучше, не хуже любой из. Но кровь, что обжигающе горяча и столь же непредсказуема.

----> главная поляна

НАЧАЛО

Из приоткрытого рта вылетают облачка пара. Снежинки на грубой шкуре не тают, а мягко вплетаются в седовато-серый узор. Кр много ходил по горам, поэтому упрямо ступает дальше, не думая о привале. Периодически он оборачивается на Ису — не пропала ли? — но у странницы свои способы сберегать силы; и порой, кажется Кр, она пользуется тем, что он не видит, и парит за его спиной вместо того, чтобы идти.

Кр не был лидером, но и конкретного места назначения у них не имелось, как и разницы «кто ведёт». Сейчас это может быть Кр, затем Иса, а на широкой тропе они пойдут бок-о-бок, следуя за лучом света. Дорога по заснеженным горам и лесам скучновата, природа даёт мало информации, поэтому Кр чувствует сонливость.

— Волчий владыка, — произносит он и стряхивает с носа снежинку. — Волчий владыка не любит большой непослушный ветер. И когда совсем нет ветра. Если ветер бежит в одну сторону, как сегодня, Волчий владыка выходит погулять.

— Когда-то все собаки были любимцы Волчьего владыки, — Кр кидает хмурый взгляд на север, где тает силуэт орла. — Но однажды они закопали кость и не смогли найти. Они выкопали камни, горы и гигантские пихты с корнями. Но кости нигде не было. 

— В ту пору у собак была воля. Они шли искать кость, но все попались в кожаные лапы. Это люди. Люди давали им еду и тепло; собаки скулили. Они не побегут против ветра с Волчьим владыкой; их брюхо набито. Им не нужна кость, на которой нет мяса.

— Волчий владыка больше не водится с собаками; его дети рычат на них. Собаки потеряли пятый палец и силу; теперь они ниже и хуже даже людей. Они роются в помоях и туда же кладут щенков. У тепла есть цена; поняли слишком поздно. Лысая кость роднее горького мяса. Они воют по ночам, но—

— Волчий владыка молчит.

Кр задумчиво нюхает воздух; он свежее и холоднее чем прежде. Впереди вода. Слышен шум бьющихся потоков. Они выходят к водопаду. Текущая вода не может замерзнуть, но по краям водопада висят обледенелые глыбы и сосульки. Кр острым взглядом различает тёмную расщелину в камнях и тут же любопытно просовывает голову. Он не думает о том, что его укусит горный лев или что-то похуже.

— Нора. Здесь. Интересно? — Кр ворочает головой то в одну сторону, то в другую, словно от угла зрения станет лучше видеть то, что в темноте. — Странно.

Вытаскивая голову, он цепляется за камень и на его макушку падает охапка снега. Кр поворачивается к Исе и непонимающе смотрит, будто это она метнула в него снежок.

<< небесное древо
[indent] Они встречают Дуновение, Пустынника и представившуюся Ланью кошку тяжёлым молчанием. Они — это Беззвёздная и Горечь Звёзд, оставшиеся по договоренности с наследником ожидать его, чтобы сопроводить по каменистой тропке к Лунному Истоку. Пеплогривая пропускает вперёд себя туманную предводительницу, что знает путь, скользит кажется что безучастно нефритовой зеленью глаз по силуэтам горных котов, останавливаясь на небольшой песчаной фигуре, напоминая себе, что он теперь — лиственный, свой. Выдыхает теплое облачко пара, растворившееся прямо перед её мордой начиная непростой морально и физически путь наверх.
[indent] — Кто даровал тебе имя, которое ты носишь? - вопрос Пустынника невольно застаёт врасплох, кошка вскидывает на него недоверчивый прищур взгляда, думая о том, как её так легко раскрыли. Смысл его следующей фразы трогает мимолётно уголки дрогнувших губ.
[indent] Как много чужаку, что звёздами обещан стать своим, известно о ней на самом деле?
[indent] — Рассвет наступит даже после беззвёздной ночи, - отвечает, отслеживая реакцию любопытного кота. — Об этом мне сказали в моём сне, - не продолжает, не считая нужным объяснять очевидное. Возможно проницательный песчаный все поймет сам.
[indent] Степенно переставляя лапы Беззвёздная невольно вспоминает обо всех лидерах, прошедших похожий путь до неё. За почти полноценных три сезона в Листве сменилось три лидера, казалось бы не так много, однако вспоминая из историй старейшин как долго правила Рассветная Звезда, серая только диву даётся, мысленно преклоняясь перед её мужеством и стойкостью. Как бы сама при этом ни относилась к бело-рыжей, пришедшей к ней в сон предшественнице, отрицать целый пласт истории лиственного племени связанный с ней напрямую, было для неё верхом эгоизма ныне не присущей умудренный лунами испытаний сумрачной душе. Судьбы всех лидеров после Рассветной также казались неоценимым опытом. Из них Беззвёздная твердо усвоила одно — никто не застрахован от воли рока и несчастного случая. Даже если завтра или через луну, кошке придется оставить племя, пепельная уверена, все произошедшее было не зря. И она будет спокойна, оставляя племя в надёжных лапах соплеменников, зная, что они несмотря на редкие вспышки несговорчивого упрямства, её не подведут. Не подведут лиственное племя, желая ему одного и того же, но созерцая к желаемому разные тропы.
[indent] — Дуновение, - окликает его, погрязшего глубоко в своих мыслях, тихим шелестом, звуча ровно, но словно не желая разбить нависшую над отрядом тишину. — Твой отец, как ни один известный мне когда-либо кот, верил в звёзды и истинность их посланий, - она не знала Ливнезвёзда от слова совсем, но с твердой убежденностью делится с палевым спутником своим первым впечатлением, оставленным ей на память широкоплечим серебристым котом.
[indent] — Он сказал, что ты рождён занять его место, что тебя готовили к нему с рождения. Поэтому как неофициальный ещё лидер Листвы обращаюсь к тебе как будущему лидеру горного племени, - ни слова о лживой скорби и не капли притворства в угловатых чертах. Кошка говорит о деле даже сейчас, потому у нее лично не остаётся времени на сантименты: её племя по уши завязло в долгах соседям, будучи лишенным родного дома. В чуть отведенных к затылку ушах с прошлой ночи звучит насмешливо-горький голос Тмин и её печальный ответ ей — «я бы хотела». Хотела бы как и раньше иметь время на себя и на семью.
[indent] — Пустынник обучит лекарству лиственного ученика, сейчас моему племени не выжить без целителя, и раз уж, нам его помощь ниспослали предки, - Беззвёздная поджимает в очередном приступе скептицизма серые губы, продолжая на следующем выдохе. — Мы примем его к себе и позаботимся как об одном из нас, но удерживать насильно по истечению оговореного нами срока не станем. Твой отец, как ты слышал, не принял мои условия, и ушёл раньше, чем я бы могла его убедить. На скорбь об ушедших у всех нас ещё будет время, но стремительная сменяемость событий не оставляет иного выбора, вынуждая говорить об этом сейчас. Когда лиственное племя снова встанет на лапы, оно будет самостоятельно решать свои дела, и не потерпит стороннего вмешательства в дальнейшем.
[indent] Беззвёздная касается холодным взглядом идущего рядом Пустынника, не сомневаясь, что песчаный услышал все от и до. Ранее она уже обозначила идентичную озвученной позицию Горечи Звёзд  пока они ждали наследника и его спутников. Роль жертвы, которой все вокруг спешат якобы безвозмездно помочь претит пепельной уже настолько, что она начинает слышать как рвутся одна за другой за грудиной нити из каната её хвалёного терпения. На данный момент у предводительницы нет ни единой причины думать иначе. К счастью, она заведомо предупредила наследника заранее, что официальная речь может быть для него неожиданной. Он принял это, и снежный лес в ту белую ночь стал безмолвным свидетелем их реакции и словам.
[indent] Беззвёздная обозначает ментальные границы сразу, чтобы ни Дуновение, ни Горечь Звёзд, ни даже Пустынник заранее не строили ложных предположений на её счёт. Зеленоглазая спокойно примет даже отказ великих предков в её «коронации». От них она не ждёт ничего выдающегося, зная только, что все известные ей пророчества сбылись, а значит чтобы полученную неофициально власть удержать в своих лапах, действовать необходимо по всем известным ей правилам. И это не игра амбиций, но решимость, что с некоторых пор разливается по тонким венам, качая вместе с кровью сердечную жилу, бьющуюся в такт её уверенным шагам к будущему.

беззвёздная говорит о рассвете: вспомнить бы прошлый, осветивший изломанное тело буревестника — сегодняшний, проливший свет на замершее сердце ливнезвёзда, но пустынник думает о другом. о чём-то ином: дальше линии горизонта, длиннее их обрывистых жизней. беззвёздная говорит о видениях, об обещаниях, которые с такой уверенностью могут давать лишь сами звёзды — пустынник понимает: потомки небесного племени не утратили с ними связи окончательно.

вежливой украдкой подмечает дрогнувшие уголки рта — клонит голову в ответ.

он не присоединяется к разговору, который беззвёздная начинает с дуновением: только поглядывает на них, присматривается к фигурам, идущим рядом. горечь звёзд указывает тропу, по которой проходил не один горный патруль: эта местность им известна с первого дня, когда они ступили на эту землю и принялись осваивать округу, но ни один из них не пошёл дальше, не нашёл драгоценное — то, что ещё поддерживает веру племён. пустынник, чуть замедлившись, вскользь касается плечом плеча лани, шепчет в утешение молитвы: теперь она — целительница, которой нужно поддержать нового предводителя,
а пустыннику...

чужая беседа неизбежно долетает до его ушей — не уязвляет тем положением, в котором он оказался, чтобы стать предметом таких обсуждений. беззвёздная, несмотря на стальную выправку, обнажает перед ним всю нетерпеливость жизни,
некуда торопиться только мёртвым,
говорит: он воспитает ученика и волен вернуться. до тех пор лиственное племя будет заботиться о нём. снова встанет на лапы — пустынник вспоминает сгнившие цветы в пустой палатке, думает: сколько лун понадобится, чтобы они заново расцвели?

вслушивается в голос дуновения: отрицающего расплату, признающего предназначение. предлагающего разрешить навещать — готового обсудить это с предводительницей. пустынник знает, сколько всё равно безнадёжно упустит — сколько уже никогда не наверстает. сколько переживёт сама лань — и маленькая клеверушка, которую предки послали новой ученицей: пустынник тихо мурлычет на рассказ о, просит передать юной целительнице его поздравления,
о том, что они ещё обязательно встретятся.

в шуме водопада теряются голоса — горечь звёзд показывает им незаметную тропу у кромки, ступает первой в узкий лаз. пустынник, не стеснённый теснотой плотных стен, идёт следом, с любопытством тянет носом воздух. протиснувшись внутрь пещеры, останавливается за чужими спинами, задержав взгляд на потолке: этот тёмный свод кажется ему...

голос туманной предводительницы отражается от камня, рассыпается дрожью света по водной глади: пустынник ступает к берегу с чувством, что уже когда-то делал эти шаги. заглядывает на глубину, но там ни рассыпанных песков, ни сверкающих звёзд — только вечность, холодеющая на кончиках пальцев, когда пустынник тянет лапу к прозрачной поверхности,
думает: что ему его жизнь?
пыль на этих камнях,
такая малая плата за долгожданный рассвет.

закрывает глаза.
он легко отдаст его другим.

[indent]

после бессонной ночи пустынник проваливается в забытьё сразу — смаргивает, отряхивается от усталости, когда поднимается не в окружении тёмной пещеры, но лесной чащи. он задирает голову вверх — звёзды в этот раз ему знакомы: он успел их разглядеть, прежде чем...

слышит знакомую трель — оглядывается, знает заранее:
улыбается выскочившей из темноты уже вовсе не птичке.

— здравствуй, юная душа. — пустынник не шевелится, чтобы не вспугнуть её, замявшуюся у зарослей. — мы уже с тобой виделись. — напоминает мягко, клонит голову, разглядывая светло-серую фигурку. — как там твой друг? он с тобой? — спрашивает с надеждой, когда кустарники дрожат, выдавая чужое движение, и пустынник видит, как из тени выходит кот.

в силуэте, намного выше и крепче прошлого, пустынник никого не узнаёт. мертвец улыбается ему добродушно, назвавшись орешником; представляет и свою спутницу, пеночку, которая остаётся скромно стоять у его плеча. говорит: они, целители лиственного племени в прошлом, составят ему компанию на пути к...

— с вами должен быть ещё один. ещё одна душа. — пустынник выдыхает, поняв, что никто больше к ним не присоединится. он смотрит в глаза орешнику, вязнет в пропасти зрачков, на дне которых плещется ночное небо. старый целитель лишь качает головой.

грёзолист — так зовут кота, что тогда сопровождал его.
пустынник благодарит:
— спасибо.
теперь он знает имя того, за чьё возвращения молится,
кому пообещал, что вернёт его домой.

они ступают в самую чащу, пустынник следует за силуэтами, мерцающими звёздами в полумраке. не думает, оттого не спрашивает о: неведении, обречённости, череде смертей и утрат. он поддаётся звенящей тишине незаметно, перенимает невзначай: бесшумную поступь, немые сердца, стылые рёбра. оглядывается по сторонам, но вместо горных склонов лишь незаметные тропы, утопающие в зелени — манящие до той странной глупости, что пустынник ловит себя на шаге в сторону лишь тогда, когда его несмело окликает пеночка.

— не сбивайся с пути. — в словах орешника просьба вместо предупреждения.
— что там? — пустынник немного ломано, будто забывшись, делает вдох.
но орешник только отворачивается — и они продолжают идти по верной дороге.

— вы уже дважды становитесь мне проводниками. — пустынник догоняет их, и ему тесно в клетке из прутьев-деревьев, сомкнувшихся вокруг них плотным слоем. — будете ли вы так же милосердны к своим потомкам? — станут ли терпеливо направлять их, как сейчас ведут сквозь лесной лабиринт, оберегать от неверных путей, которые легко выбрать, стремясь выпутаться из темноты наугад?

пустынник смотрит сквозь серебристую дымку на чужой шкуре — он уверен, что ответ прозвучал, что орешник ему что-то сказал, но он вдруг ничего не слышит: в этом месте нет ветра, нет запахов, не слышно птиц.
он рассеянно опускает взгляд на свои лапы, омытые в воде истока: ни пыли, ни мозолей — здесь нет места для усталости, для боли. они будут вести его сотни миль, если так потребуется — и он пройдёт ровно столько же, пока не отнимутся ноги.

эхом — чей-то голос: про жизнь, про расплату.
бьётся не у него под рёбрами — погребённое под вечными дюнами.

и, когда орешник поворачивается к нему, когда вскидывает голову пеночка, пустынник тянет углы губ вверх:
— вы вверили мне своё племя. я поклялся позаботиться о нём. — смягчает тон. — я исполню вашу волю.
даже если придётся заплатить несоизмеримую цену.

пустынник смотрит вперёд —
роща редеет: расступается перед поляной, усеянной звёздами. пустынник присматривается: различает силуэты, не узнаёт предков — только одну живую фигуру, замершую по центру.

— меня сопроводили. — негромко поясняет он беззвёздной, оказавшись рядом, ласково смотрит на пеночку, подбадривая. он делает шаг в сторону, чтобы дать пространство предводительнице, но не становится рядом с мёртвыми ― остаётся между,
так, как ему впредь положено.

кольцо замыкается — десятки пар глаз смотрят на них,
пустынник думает о десятках не бьющихся сердец,
сосредотачивается на живом рядом.

маленькая пеночка улыбается несмело, всё ещё точно робея, приближается к беззвёздной, чтобы вытянуть тонкую шею, коснуться носом её:
— я дарую тебе жизнь. — пустынник слышит звонкий, хрупкий голосок. — а вместе с ней — милосердие. — вечная зелень в глазах влажно блестит, заглядывая в другой нефрит; первый дар наполняет чужую грудь теплом. — чтобы понимать других и заботиться о тех, кто нуждается в помощи.

орешник вскользь гладит хвостом по спине юной целительницы — проходит мимо, даёт ей юркнуть за его спину. он улыбается беззвёздной так же, как когда-то при жизни, наклоняет к ней голову, не отрывая взгляда.
— с этой жизнью, — проговаривает он медленно, затем со смехом дует ей в лицо, точно потешаясь над котёнком; второй дар щекочет под самыми рёбрами, выбивая искры. — я даю тебе чувство юмора. — орешник лукаво сощуривается. — чтобы ободрять соплеменников в тягостях и поддерживать их дух.

орешник отступает, сливаясь с силуэтами в тени — пустынник в сиюминутной, слепой надежде ищет горные хребты за макушками деревьев; думает о том, что в этот самый момент лань наблюдает, как дуновение получает дар девяти жизней от их предков.
но в изнанке серебряного пояса ни знакомых гор, ни разрушенных лесов — только лабиринт незнакомых троп, из которых пустыннику дозволили ступить лишь по одной.

он смотрит на беззвёздную, на новую фигуру, вышедшую к ней,
оставляет за сомкнутыми губами новую молитву.

будут ли они так же милосердны к ним?
орешник не дал ему ответа.

но пустынник, сидя поодаль, впитав в себя ту же вечность,
готов ответить сам:
будут.

Отредактировано Пустынник (2024-03-13 22:51:24)

Беззвездная говорит о границах, Дуновение невольно слабо поджимает губы, зная: их племя прошло достаточно путей и дорог, чтобы расстояние не напугало никого из них теперь. Но он кивает, принимая чужой взгляд и находя в нем свои крупицы истины, понимая, что не отступит, покуда никто не может быть вычеркнут и забыт, но осознавая — вопрос действительно может подождать, а Лиственное племя, потерявшее дом, не может ещё даже пообещать, что путь до Гор не будет опасен. Никто из них не пожелает подвергать Пустынника лишнему риску. Хотя в груди палевого неизбежно заискрится вера, что даже так они смогут отыскать компромисс.
Сохранить, уберечь.
У песчаного целителя — великая миссия, которую вынужден он будет пронести за луны. И Дуновение про себя лишь мысленно отметит, что в Лиственном племенем их лекарь будет больше, чем гостем. Ему предстоит разделить с ними пищу и кров, радость и боль, также как делил он все то прежде и как будет делить еще однажды со своими сородичами. "Хорошее отношение — не должное", — принимает наследник в мыслях, взглянув на Беззвездную внимательно.
— И все же, я не отказываюсь от своей благодарности, — уронит эхом потаенного, не допустив проблеска крови, зная, что цена спасения — чужие раны, которым суждено будет еще стать рубцами. В этой жертве есть своя добровольность, свои условия и границы.

Голос Горечи Звезд влечет дальше, и Дуновение замирает рядом с водопадом, наблюдая за тем, как потоки воды с шумом разбиваются о поверхность камня, чтобы продолжить путь вниз по склону.
"Где же ты?" — задастся в мыслях и оглядится по сторонам, будто, как и прежде, уловит призрачный силуэт своего старого друга.
Но ответ мыслям — лишь порыв ветра, и, колеблясь, палевый шагнет на узкую тропу, и пройдет внутрь пещеры, орошенный ледяными каплями, лениво застывающими на его шерсти.

Здесь нет жизни. И только дыхание пятерых согревает замкнутое пространство. Это не Небесное Древо, что вело их все эти луны, и Дуновение чувствует себя предателем, что променял одно святилище на иное. Но он обернется лишь на миг, чтобы поймать ноту или намек на ободрение со стороны Пустынника. И неспешно приблизится к водной глади, опускаясь подле нее.
У него нет времени и нет права сомневаться. Не сейчас.
Взглянув на всех собравшихся, проводив взором Беззвездную, он вспомнит старые сказания, коснется кончиками пальцев и лизнет холодную поверхность Лунного Истока, заставляя ее дрогнуть и пойти рябью.

Тяжесть. Она обрушится на его тело и прижмёт, она лишит дыхания — лишь с последним выдохом, порождающим парализацию Дуновение ощутит слишком явно, что что-то неизбежно теряет.

Свинцовые веки захлопнутся сами собой.

Но, когда он откроет их, тяжести уже не будет. Не будет и пещеры, Истока.

I. Сила воли

— Вынужден предложить свою помощь, — раздался неожиданно сверху голос склонившегося над Дуновением высокого серого кота.
Горный воитель вздрогнул и вскинул взгляд на незнакомца. Холодный ветер хлестнул его бок и растрепал шерсть. Их окружал лес, и наследнику пришлось постараться сдержаться, чтобы не заозираться по сторонам.
— Боюсь, иначе ты будешь бродить в поисках нужного места до скончания времён.
Он, конечно, лукавит. Предки не оставят сновидца. Уже не оставили, дав ему спутника в лице своего видного представителя с запутанными в дымной гриве блестящими осколками. Но имеет ведь он право, будучи мудрым мертвецом, придать своей фигуре побольше важности?
"Кто ты?" — застрянет вопрос на языке палевого кота, когда брови его сползут ближе к переносице. Кажется, непонимание занимает все его мысли, но, прежде чем Дуновение успевает уцепиться за чужое выражение морды, исполин уже отворачивается и двигается дальше, будто пытаясь унести свою загадку вместе с собой.
— Следуй за мной, — раздастся его голос, вынуждая идти. И Дуновение пойдет, принимая помощь предка с безмолвной покорностью, будто было что-то, что заставляло его против воли и против сомнения доверять, было что-то, что в незнакомом дарило ощущение неявного узнавания. Будто они уже виделись. И Дуновению был знаком покачивающийся в полумраке серый хвост. Но виделись не здесь и не сейчас, возможно, где-то не в этой жизни.
Наваждение? Морок? Или так попросту должно было быть?
Тем временем исполин словно играл сумраком, заставляя кусты и деревья растворяться в нём, чтобы не приходилось задевать их плечом или протискиваться между. Изгибал, свивал дороги, пока трава не сменилась каменной крошкой, и они не поднялись в горы. Коснулся кончиком хвоста бока своего спутника, давая лёгкость перемахнуть скалу и быстрее достичь вершины. Там, подойдя к краю, за которым не виднелось ничего, кроме необозримого звёздного неба, он остановился и сел. Дуновение остановился напротив него, ожидая дальнейшего.

— Сегодня тебе скажут много слов, но помни, что ты пришел получить жизни, а не слушать чужие советы, — с нажимом произнес кот и поморщился, сверкнув взглядом куда-то за плечо Дуновения. Слова неприятно кольнули, и палевый слабо поджал губы, спрашивая себя или предков, что заставило их выбрать в качестве проводника — его. Но он не произнес ни слова, и лишь допустил долю задумчивости на своей морде.
"Вот как..." — с недоверием, но быстро окажется прерван чужой интонацией и неожиданными словами.
— Я немного облегчу твою долю, подарив тебе жизнь, и вместе с ней — силу воли.
Благожелательная улыбка на морде кота вкупе с произнесенным подарит эффект неожиданности, заставит вскинуть брови, и Дуновение упрется в серые глаза, но упустит лапу. Прикосновение — сильный удар по спине, заставляющий потерять равновесие и зажмуриться с ощущением ускользающей из под лап почвы.
— Ну давай, удачи там с остальными жизнями.
Это звучит как насмешка. Дуновение стискивает клыки. Под ним разбиваются пласты воздуха. "Не открывай глаза", — в панике говорит себе кот, ощущая, как удаляется от него вершина.

Полёт обрушенного во тьму наследника закончился жестоким падением на камни, и тот ощутил сжигающую боль в сочленениях тела. Из пасти его вырвался полустон, тело парализовало. Но он не погиб. Открыв глаза, он обнаружил себя немощным, словно червь, в окружении десятков таких же недобитых искалеченных тел. Чтобы уменьшить участь агонии, удушенный страхом, он тщетно попытался свернуться, но в окружающих сущностях, казалось ему, он узнал образы соплеменников. Он мог бы остаться и поддаться боли, но, переборов, напоминал себе иллюзорность происходящего. Где-то вне — его ждали. Даже если каждое движение — разряд боли, тошнота, помутнение сознания, он выберется. И как только он ему удастся поднять себя на небольшой уступ, боль начнет отступать. Дуновение может помочь ползающим в темноте сородичам подняться следом за ним — или же вскарабкаться ещё выше, но прежде, чем успеет что-то предпринять, вздрогнет и очнётся.

Его била дрожь, дыхание было рваным, взгляд тяжелым, он по-прежнему сидел на краю скалы, обдуваемый ветрами, рядом с серым исполином. Тот поднял лапу в примирительном жесте — не слишком, впрочем, искреннем — и указал на вход в пещеру, где будущего предводителя уже ждали остальные предки.
— Кто ты? — хрипло выпалил Дуновение, когда призрак встал и, кажется, хотел уже удалиться, растворяясь в серых, как его шкура.
— Можешь считать тем, кем пожелаешь, — лишь уронил тот с усмешкой, прежде чем раствориться в дымке.

Дуновение зажмурился.

Сердце колотилось в висках. И все же, пересилив себя, он двинулся дальше, чтобы проскользнуть под каменный свод, оказаться единственным живым в окружении полукруга мертвецов, в шерсти которых запутались звезды. Взгляд его мазнул по каждому. И шею его сдавило на мгновения, прежде чем он не занял свое место перед ними.
— Приветствую вас, — негромко произнес он, склоняя голову. Слова незнакомца врезались в лобную долю, но Дуновение отмахнулся от них.

II. Суровость

Подняв голову, он встретился взглядом с...

Бледно-голубые льдистые глаза подернутся спокойствием, светлая окраска с флером серебра, отпечатавшимся на лапах, хвосте, морде звёздного предка отразит холодный отблеск звёзд, и Дуновение, вздрогнув, отступит назад в немом ложном узнавании, когда что-то внутри сожмется, что-то заставит заглянуть куда-то — за. Вопрос... Он прижимает уши к голове, пока взор напротив изучает его мерно и сдержанно.

У каждого поколения будто бы сердце все слабее и слабее. У нее же сердце заковано в горные снежные шапки, а ключ к сокровищнице лежит лишь в одних светлых лапах, затерян средь ромашкового поля.
— Верно, ты меня не знаешь, — буквально игнорирует чужое оцепенение, как нечто несущественное, пустое, — Я Цапля, мать Омежника. Путь мой оборвался еще до твоего рождения, — говорит, как нечто само собой разумеющееся и вовсе не пугающее. Принять свою смерть тяжело лишь в моменте, когда думаешь о тех, кого оставил. Но с течением лун учишься смотреть на мир иначе.

Дуновение окидывает ее взором в затаенном неверии. Что-то внутри шатнулось, он устоял, смог не упасть, прежде чем явилось осознание. "Ты не он", — с немым облегчением, с глухим осознанием, с порывом сопоставить, уловить, что-то понять.
И с секундной виной за ошибку. Но, кажется, ей не нужны извинения.

— Наше племя, мои потомки понесли много невзгод, которые в конце концов начали их ломать, — кошка смотрит в глаза наследника, читает его насквозь. Ей тоже больно за всех и каждого, но горы суровы, не закалив дух, невозможно выжить в них. — И ты сломаешься, если не научишься видеть в холодном ветре своего союзника.

Она делает шаг. От ее присутствия на кончиках шерстинок образуется иней, ее присутствие заставляет взять себя в лапы и взглянуть в глаза. Цапля касается его макушки своим носом.
— С этой жизнью я дарую тебе суровость, — ее голос меркнет, сливается с громовым рокотом, распадается на волны, колебания, — Суровость судить, суровость стоять.
Дуновению кажется, что он попадает в метель. Открыть глаза — снежная буря застилает взор. Его тело насквозь замерзает, его кровь превращается в лед, лед застывает меж его мышцами, связками, мыслями, он колется и приносит сжигающую изнутри боль. Лед забивается в его чувства, и он не чувствует ни-че-го.
Он может смотреть четче. Но лишь на мгновения, пока резкий вдох не протолкнет в легкие теплый воздух.

— Позаботься о них, — уронит Цапля и возвращается в звёздные колонны.

Холод, боль и дрожь отступают.

Вторая. Только вторая. Выдох, и взор кота скользнул выше, чтобы остановиться на звездном воинстве в молчаливой готовности продолжить.

III. Вера в себя

Совсем юная ученица выделялась в толпе своим маленьким размером. Крупные янтарные глаза всматривались с нежностью, а на дне плескалось озорство: точно ничего не произошло и смерти не существовало. Внезапно она прищурилась — будто задумала какой розыгрыш, и легкой птичкой оказалась напротив палевого кота, покинув ряд почивших соплеменников. Юрок тихо хихикнула, сбрасывая прищур и оставляя лишь добрую улыбку.

Он помнил ее. Помнил, как холодные дни, когда вместе с Эхолапкой, Перьевой и со всем остальным племенем они стирали лапы в кровь, пересекая горы, переходя от одного места к другому в поисках своего места и дома. Он помнил ее как луч, что медленно угас и оставил в янтаре глаз вину и печаль, ведь глаза эти больше не могли отразить птичьего света.

— Дуновение, вот мы и встретились снова! — звонко затрепетал голосок Юрок. Она говорила так бодро и весело, журчала, подобно быстро текущему ручью, пока горец смотрел на нее с какой-то заглушенной растерянностью, никак не ожидая, что встретит именно так, именно здесь, будто бы силясь снова поверить, что когда-то она и вправду умерла.
— Мы с вами в одно время стали учениками, но как причудливо порой складывается судьба. Сегодня мне было дозволено даровать тебе жизнь, — пролепетала вечная ученица на одном дыхании, после чего глубоко вдохнула и приняла серьезный вид. Этим она заставила подобраться и своего молчаливого собеседника, заставила его расправить плечи.
Ее голос зазвучал непривычно твердо, ровно. И во взгляде ее отразился отблеск далеких звезд.

— С этой жизнью я бы хотела даровать тебе веру в себя. Пусть она поможет тебе откинуть сомнения в себе в тот час, когда придется вершить чью-то судьбу. Пока мы верим в себя, все наши начинания заканчиваются успехом, но стоит утратить эту веру и почва под лапами начнет неминуемо осыпаться.

"Ты верила в себя до последнего?" — спросит в ответ в немой задумчивости, воскрешая в памяти последние дни ученицы в палатке целителя. Но наткнется на решимость в ее взоре, и аккуратно подастся ближе.

Соприкосновение и разряд по телу, заставляющий содрогнуться и зажмуриться. Вера в себя — она проявляется в мгновения, когда мир пытается тебя сломать, и Дуновение стоит у ущелья, пока хлесткий ветер пытается сбить его с лап, камень под которыми медленно обращается в песок. Вера в себя — то, что заставит прыгнуть и достичь иной стороны. Но пока его пронизывают холод и колебание, сквозь стену которых он должен сделать рывок.
Сделав его, он сможет указать дорогу и иным.

Он открывает глаза резко, но Юрок больше нет перед ним. Она ускользнула, слилась с мириадами холодных огней.

IV. Вера

Образ Вечерницы, шагнувшей ближе, именно такой, каким Дуновение запомнил его за мгновения до того, как она навсегда канула в бездну, — тонкий, легкий, украшенный пестрой шерстью, в которой теперь затерялось и осело дымкой мерцание звезд. Красивая, всегда неизменно жизнерадостная кошка, которая никогда не переставала улыбаться — Вечерница улыбалась и сейчас, и ее изумрудные большие глаза светились радостью встречи. Только одно в них изменилось: появилась мудрость вечности, появилось знание, появилось то, что не могло присутствовать во взгляде живой кошки.

— Дуновение...

Обращается она, делая шаг вперед. Ее голос ласков, приветлив и мягок, внушает тонкое, но незыблемое доверие, также как и всегда при ее жизни, ведь именно такой Вечерницу и помнили. Известная дружелюбностью и искренностью, она осталась такой и после смерти, и природный ее оптимизм приобрел новые черты: черты безвременья, неизбывности, черты всезнания. Словно улыбка Вечерницы стала улыбкой не только ее, но и каждого из них, но и принадлежащей всему миру, всему, что окружает: она была в ветре, была в земле под лапами, была в дожде, была в новорожденной листве на деревьях.

— Посмотри, как ты вырос. Посмотри, какой стал большой! Я помню тебя котенком, который любопытно высовывал нос из детской, чтобы посмотреть за взрослыми. Твой взгляд изменился, но не горюй, мой милый: что-то кончается, а что-то начинается.

Вечерница дернула усами, подмигивая Дуновению, пока он всматривался в ее черты. Да, она осталась такой же: юморной, кристально смеющейся, будто течет ручеек, и, смотря на нее, хотелось невольно отложить свои тяжелые думы, глядя на нее, становилось легче, проще дышать. Было тошно, что она оставалась в племени слишком мало, тошно, что оказалась здесь в молодом возрасте, но ведь что-то кончается, а что-то начинается — Вечерница вовсе не выглядела расстроенной своим пребыванием среди звездных предков, она была спокойна, и это был вечный покой, лежащий на плечах вуалью савана.

— Я дарую тебе Веру. Веру в лучшее, веру в себя, веру в твоих соплеменников, в твоих друзей, веру в завтрашний день. Это самое ценное, что я могу дать тебе, и отдаю с радостью, ведь именно вера принесет в твое разболевшееся сердце покой, — ее слова проникали глубоко и воскрешали в памяти образы, они дробили лед, заставляя чувствовать, как сквозь щели начинают просачиваться эмоции, но, хоть губы дрогнули, палевый кот не шелохнулся, ощущая присутствие звездной воительницы. — Именно вера пригладит все неровности, именно вера даст ответы на вопросы в темный час. Верь же, Дуновение, верь, мой милый Ветерок.

Он готовится к боли, но касание расползается от точки по телу волной воодушевления и тепла, в воздухе, кажется, он ощущает успокаивающий запах трав, он слышит голоса, а подушечки пальцев его чуть покалывает.  Встречи рассветов, путеводные звезды, готовность сделать шаг и положиться на чужое плечо. Это приятное забытье, порождающее готовность двигаться дальше.

И небольшая передышка перед необходимостью продолжать.

Занимая свое место рядом со звездными собратьями, Вечерница улыбалась. Она улыбалась, потому что всегда верила в окружающих, верила в себя, верила в солнце над головой, такая она была — неисправимая оптимистка, и теперь она своей же верой поделилась с Дуновением. И он чуть улыбнулся ей вслед.

V. Ясность зрения

Когда из рядов собравшихся отделилась новая фигура, Дуновение задержал язык у резцов и окинул внимательным взглядом крупного широкоплечего кота. Его длинная шерсть лоснилась, а в его глубоком зеленом взоре отразились, как в глади озера, непоколебимые спокойная уверенность и мудрость. Пихта — осознание придет не сразу, с заторможенным пониманием: он уже не тот старик с седой свалявшейся шерстью, полуслепыми заплывшими глазами, он не плетется в конце строя и уже давно не рассказывает котятам свои сказки. Он мертв, но мертвым он кажется даже более живым. Он мертв, но здесь — он снова молод и снова способен бороздить просторы миров, словно, завершив путь в одном, он лишь начал свое путешествие — в другом. Как много легенд он мог бы рассказать теперь, как много мог бы поведать о звездах, о других небесах, о Сумрачном Лесе, обо всем. И как мало у него было для этого времени.

— Неужели сел на скунса? Морда самая подходящая, — не улыбается, хотя верно, шутит. Голос его, удивительно, привычно скрипуч, и Дуновение даже навостряет уши, улавливая то. — Или так не рад меня видеть?

— Вовсе нет.
Но рад ли? Наследник помнил его как клочок своего забытого детства, едва ли успевшего перетечь в ученичество, его образ навсегда переплетен с какой-то тайной, которую палевый так и не сумел и не сумеет разгадать. Эта тайна хранится в его темных зеленых глазах. Они нависают над ним, и Дуновение чувствует исходящий от кота запах хвои.

— Мы умираем и воскресаем, а день продолжает преследовать ночь, пока ночь гонится за днем. Однажды они догонят друг друга так же, как я нагнал тебя, — старейшина обнажает клыки в подобии улыбки. Прежде чем Дуновение прочтет смысл вложенных слов, полосатый продолжит, — С этой жизнью, Дуновение, я дарую тебе способность зреть в корень вещей и чужих поступков. Я дарую тебе ясность зрения. Используй ее, чтобы не позволить ничему затуманить твой взор и сбить тебя с правильного пути.

Звездный воин касается своего соплеменника. И эта жизнь ударяет его по органам чувств. После мягкого касания Вечерницы оно мучительно. Каждый звук, голос становится настолько громок, что, кажется, лопнут барабанные перепонки, от запахов нос должен бы закровоточить, свет и краски врезаются в глаза, делая картинку разрозненной и буквально ослепляя.
Он хочет спрятать голову, чтобы избавиться от всего этого. Но не может пошевелиться.
Перед ним — дорога. Только, когда тропа перестанет петлять и двоиться, когда он сможет, сжав зубы, увидеть ее четко — боль и мучение прекратятся.

И оставят его в полусогнутом состоянии, тяжело дышащим, наблюдающим за тем, как медленно бурый кот делает шаги в сторону.

VI. Решимость

Дуновение еще уловит отблески знакомого свечения. Но что-то в атмосфере окружающего пространства переменится.

Звёзды шевелятся в темноте — из полумрака выходит фигура серого полосатого кота. Дуновение качает головой, смахивая остатки тяжести, пришедшей с прошлой жизнью, и пытается уловить отголосок узнавания, но оступается. Снова и снова, один вопрос — кто ты? Но мёртвый знает все вопросы наперед. Осколок Звёзд смотрит на наследника с уверенностью, превосходящей ту, что свойственна самым отчаянным живым; с решительностью, которую смягчает улыбкой, когда подходит к новому предводителю.

Он не кажется отторгающим и суровым. Нет, в его желтых глазах блистает даже какое-то озорство.
— Все мы рано или поздно оказываемся здесь, — замечает кот и окидывает взглядом собравшихся, а потом останавливается на Дуновении, уловив его легкое недоумение, — Кому предстоит вести за собой племя.

Что-то неизменно щелкает, и наследник подбирается, зная, что больше не может искать в его чертах старых лиц, ближайших родственников, ведь...

— Я Осколок Звёзд, и я был предводителем Горного племени до твоего отца, — представился светлый кот. Он кивнул куда-то вглубь звездных рядов, но Дуновение лишь мимолетно скосил взгляд, чтобы ощутить отозвавшуюся в груди боль.
— Не делай такую мордаху, вон и мой отец, Громозвезд, — с долей шутки, перезвоном колоколов. Тонкий хвост Осколка Звезд указывает на массивную фигуру серо-белого кота. И наследник замирает, едва ли поймав его взгляд.

Осколок Звезд не похож на фигуру лидера, которую ждешь увидеть. Он словно бы слишком легок, слишком прост, слишком — не тот и не так. Дуновение помнит его лишь из историй, передающихся из уст в уста. И эти истории не дают усомниться в истинности его назначения.

— С этой жизнью я дарую тебе решимость, — говорит он, когда касается носом лба Дуновения, и что-то в этот момент стискивает, выламывает и заново наращивает рёбра палевого воителя под кожей. Наследник чувствует, как его охватывает дрожь, он хочет закашляться, когда осколки пронзают его плоть и легкие, его раздирает изнутри агония, снова и снова. Звёзды свергают его вниз, чтобы помочь подняться наверх. — Решимость оберегать племя ценой своей жизни. Никогда не забывай, — понижает голос, звучащий будто сквозь дымку, заглянув в глаза Дуновения, — что племя всегда всегда будет выше твоих личных нужд и желаний.

Дуновение не может выдавить ни слова, его пошатывает, и ему кажется, что он ощущает в пасти металлический привкус. Сколько раз он умирает, оживая?

VII. Принятие

Но в следующий кто-то подставляет дуновению крепкое плечо, чтобы не дать ему упасть — рядом с ним оказывается оказывается пушистая бурая кошка, невольно окутывая воина своим теплом и ароматом трав.

— А вот и Пересмешница, — раздается голос Осколка Звезд, обретающий вновь свою воздушность. Только после этого, передав место, предводитель прошлого неспешно отступает.

Теперь целительница, которую легко бы было спутать с самой настоящей воительницей, не требуется в представлении. Дуновение лишь ждет, что, оказав мимолетную поддержку, услышав выдавленное на выдохе: "спасибо", она уйдет. Но ее назначение не заканчивается на одной лишь необходимости не дать упасть. Пусть она и не стремится дать больше слов.

— Я даю тебе эту жизнь, а вместе с ней — принятие, — кошка клонит голову, проводит языком между ушей Дуновения, точно приглаживая шерсть котёнку. Он не ждет этого от нее, а потому мелко вздрагивает, вскидывая на целительницу взгляд. — Трудности и лишения неизбежны на нашем пути, но, только лишь приняв эти беды, мы способны двигаться дальше. Ведь всё случается так, как должно.
Ее мягкий голос, ласковые касания — совсем не те, что дарило присутствие Вечерницы. Нет, это прикосновение самой судьбы: сперва трепетное, потом ломающее, и Дуновение чувствует, как колючие мурашки пробегают по всему его телу, когда глотку сдавливает отчаяние. Мгновения прошлого, мгновения будущего, которые он не мог и не сможет изменить.
"Нет, это..." — что-то в груди отзывается болью, он хочет будто бы возразить, но ловит взгляд Пересмешницы и замирает.
Зная свою смерть, она попросту пожертвовала собой, а, зная смерти каждого, она до последнего служила своему племени. Дуновение не Пересмешница. Собой он пожертвует и без знания. Но видения чужих смертей, вспыхивающие в его сознании, раздирающие его, но тут же ускользающие, сведут его с ума, ежели он не сумеет их принять.

Пересмешница, в последний раз коснувшись его пушистым хвостом, заставляя видения исчезнуть, уступает место новому коту.

VIII. Поддержка

На самом деле что-то внутри просило сбежать еще несколько жизней назад, что-то билось о прутья и ныло, не давая покоя. Сейчас оно, запуганное, присмирело. Осталось лишь знание, понимание необходимости и долга пройти этот путь до самого конца. Это ничего по сравнению с жизнью. Это лишь испытание, которое он должен преодолеть не для себя, но для своего племени.

Из рядов горных предков к Дуновению вышел рослый черно-белый кот с густым ниспадающим мехом, и наследник встретил его упрямым взором. Неважно кем он был и что он нес в этом бесконечном цикле. Неважно, насколько дрожали лапы палевого. Сейчас он не смог бы отступить.

Облик незнакомца был тяжел и груб. Но погибель и пришедшая с нею мудрость сгладили черты некогда жёсткого и контролирующего кота.

— Моё имя Чернозвёзд, и я принял бразды правления, будучи столько же молодым, как ты, — объяснил он, опускаясь рядом с юным потомком и огибая того пушистым хвостом. Все внутри напряглось от одного лишь чужого столь близкого присутствия, но Дуновение не вздрогнул.

"Ты пришел получить жизни, а не слушать чужие советы", — прозвучит голос в голове. Но палевый знает, что не желал бы выглядеть неблагодарным. Поэтому он слушает, даже если слова обещают причинить ему боль.

— Следя за тем, чтобы самим быть совершенными, мы часто забываем о тех, кто рядом и готов закрыть наши слабые стороны, — звучит, стремясь пробраться прямиком под кожу, низкий голос бывшего предводителя, — Позволь себе положиться на близких, но будь проницателен и не доверяйся всем подряд, — он нахмурился и коснулся плеча Дуновения своим, ещё более сокращая дистанцию, едва ли не погребая наследника под своим темным мехом, едва ли не замещая им его — палевый.
Боялся ли Чернозвезд, что молодой предводитель ступит на его тропы, совершит его ошибки, и теперь стремился предупредить? Или только лишь допускал мысли о том? Опасался за чужую неопытность, затаенную спесь, глубокое сомнение?

— С этой жизнью я дарую тебе поддержку. Помоги соплеменникам чувствовать себя нужными тебе, и поймёшь, что ты нужен им.

Чернозвёзд склонился к Дуновению ближе и потерся носом о нос наследника, передавая последующим выдохом жизнь. В тот же миг кот ощутил, как вместе с нею груз ответственности сгибает его лапы и вдавливает его в каменную поверхность скалы. Чужая опора, присутствие, будто ускользнули от него под натиском пресса и чувства ломающихся костей. Жизнь выжимали из него с каждым мгновением. Перед глазами поплыло, воздуха — не хватало. Однако прежде, чем Дуновение задохнулся, потерял сознание от боли, шепот знакомых голосов — его племени — снял тяжесть и помог ему принять дыхание в легкие.

Когда наследник пришел в себя, смог сфокусироваться и поставить лапы на твердь, Чернозвёзд уже уходил прочь, возвращаясь в ряды предков.

IX. Верность традициям и рассудительность

Он поднимается. Остается последняя жизнь. И Дуновение смотрит в ряды собравшихся, чтобы найти того, кого в эти моменты ждал более всякого.

Огромный силуэт возвышается над головами призрачных рядов. Звёзды загадочно мерцают в серебристой шерсти, лапы крепко стоят на земле, а плечи гордо расправлены, как в лучшие луны при жизни. Он с одобрением смотрит на то, как стойко Дуновение принимает дары звёздного воинства. Когда подходит его черёд, встает со своего места и приближается поступью твердой.

"Отец".
В мыслях Дуновение назовет его так невольно, с тоской и теплом, со стремлением податься ближе и с уважением остаться на месте и не поддаться чувствам. Палевый кот не помнил, когда в последний раз видел его таким. С десяток лун назад, когда был еще учеником? Ливнезвезд вышел, будто из сна. Впрочем, это и был всего лишь сон. Сон, навевающий осознание, что столько дорог уже не будут пройдены и столько жизней уже не получат наставления праведной лапы среброгривого предводителя.

И столько слов не будет сказано.

— Дуновение, сын мой. Мы оба знали, что этот день наступит, — Ливнезвёзд смотрит на своего наследника с гордостью, смешанной с грустью.
"Но никто из нас не знал, что он наступит так скоро", — в мыслях удержит палевый кот, не вмешавшись и не оборвав. Время не спрашивает. Судьба — тоже. И нет смысла просить задержаться подольше, чтобы получить больше указаний, ведь нужно двигаться дальше.

Твердый голос Ливнезвезда внушал уверенность соплеменникам прежде. Внушает и теперь, будет внушать дальше во снах.

— Ты вырос достойным воителем и будешь хорошим предводителем. С этой жизнью я дарую тебе верность традициям и рассудительность. Ты еще совсем юн, а в твоем жарком сердце больше вопросов, чем ответов. Но мы, твои предки, — Ливнезвёзд взмахом хвоста указывает на мерцающие силуэты, — Всегда будем здесь и всегда поможем. Советом или как-либо еще.
Тень улыбки тронет губы.

Дуновение слабо кивнет, принимая слова и безмолвно произнося слова благодарности.

Соприкосновение отзовется очередной иллюзией: ему будет темно, он пойдет на свет; в самую холодную пору, когда дрожь не будет позволять ему держаться ровно, а холод начнет ранить, он пойдет к теплу, направляемый невидимым проводником. В моменты, когда он будет тонуть, он получит подсказку.
Он не один. В мгновения отчаяния — это то, что остается помнить.

Дуновение открывает глаза и встречается взглядом с отцом.

Ливнезвезд отступает на шаг назад, оглядывая сына сверху вниз.
— Я горжусь, что могу назвать тебя новым именем, Поветрие Звёзд. Твоей старой жизни больше нет, взамен ты получил девять жизней предводителя. Хорошо оберегай своё племя, заботься о молодых и о старых, чти своих предков, свои традиции и Воинский Закон. Проживи каждую из своих жизней с гордостью и достоинством. Поветрие Звёзд!

"Поветрие Звезд!" — прокатится по рядам звёздного воинства вслед за последним напутствием.

— Я обещаю, — выдохнет палевый кот, надеясь, что слова его достигнут ушей отца, прорвутся сквозь голоса. Он в последний раз всмотрится в зеленые глаза, подернутые блеском мудрости, с немой признательностью и какой-то надеждой.

И ощутит, как медленно ускользает его образ. Сердце ударяется о ребра.

"Постой. Ещё столько нужно сказать, столько спросить. Что передать Горлице? Соколице?"

Новоиспеченный предводитель едва делает шаг, не успевая сказать ни слова, когда очередной порыв ветра заставляет его зажмуриться.
Запах холода и влаги, пыли и камня, отнесенный звездным воинством, на мгновение врежется в ноздри горца. И затем исчезнет.

Он почувствует, что пространство снова меняется. И ему не нужно будет открывать глаза, чтобы ощутить, как вместо привычного холода камня под лапами он встречает травянистый покров. Как шелестят деревья и поют птицы.

В Звездном крае, крае без времени всегда тепло. Его обитатели больше не знают болезни, голода, страха, потери.

Поветрие Звезд молчит, ощущая, что в моменте хочет кричать. Но отдается глухой опустошенности, как единственному лекарству, которое временно может унять всякую боль и всякую мысль.

Он не произносит ни слова. Его окружает лес. Он не понимает, что происходит, но, когда до него доносятся голоса, неспешно поднимается, чтобы двинуться по направлению к ним.

Отредактировано Поветрие Звёзд (2024-03-22 00:32:34)

буревестник рассказывал ему об этом моменте — едва ли мог представить, что он настанет под совершенно другим небом. пустынник думает одно и тоже — первую зиму, четвёртую, пятую: те, кто мертвы, даруют живому жизни, одну за другой,
жертвуют собственной, сбережённой по крохам?
отбирают чужую взамен чему-то?

это ли не чудо?

перед ним обнажается память: разрушенного леса, ушедших жизней — сбережённой одной. память, хранящая силу и гордость — пустынник вглядывается в сверкающие силуэты: предводители, целители, воины — они продолжают исполнять свой долг и беречь племя даже после смерти; дают беззвёздной наперекор боли силы, чтобы она смогла вынести это бремя, взваленное ей на плечи.

пустынник смотрит на крошечных котят, поднимает глаза —
сталкивается взглядом с нефритом: лишь слегка клонит голову,
без слов обещает сберечь память о.

он прислушивается к дарам, преподнесённым звёздами — знает, до чего трудно постичь каждый: как легко поддаться дурману ярости и забыть о милосердии, сколько мужества на самом деле требуется, чтобы позволить себе простить — как благородство и смелость дополняют друг друга, тесно переплетённые. он угадывает в интонации то, что слышал в голосе взгорья, подошедшего предупредить — поблагодарить за помощь барбарису; что видел в глазах лиственных воинов, провожающих, а потом навещающих раненых:
совершенно искреннюю заботу.

— добро пожаловать, звёздная мгла! — гремит на весь млечный путь, и пустынник улыбается кончиками губ. смотрит не на рассыпанные звёзды, но на серую фигуру, обточенную полумраком, видит: предводительница, теперь благословленная звёздными предками, стойко перенесла всю церемонию на лапах, не дрогнула и не отступила.

— звёздная мгла. — повторяет он её имя, когда кошка оборачивается к нему. — теперь поведу я. — вежливо произносит, поднимаясь. он моргает — силуэты звёзд растворяются в темноте, оставляя их наедине. — я благодарен, что твои предки позволили мне увидеть этот момент. — пустынник идёт вперёд, ступая под густые кроны деревьев точным шагом, словно идёт по следам — словно бывал здесь не единожды.

— ты стала предводительницей, следуя долгу. — голос пустынника рассыпается тёплым песком, пока они идут через чащу, а он — тщательно что-то высматривает в тёмной зелени. — а дары, преподнесённые предками, теперь умножат твои силы и мудрость, чтобы продолжить его выполнять. — в какой-то момент он обгоняет её в несколько шагов, останавливается, обратив взгляд к вечным деревьям.

— в первый раз я увидел ваш дом, но не вас. — оборачивается к звёздной мгле. — затем я увидел ваши раны. ваши сердца, берегущие друг друга. — смягчает взгляд сощуренными уголками глаз. — теперь, наконец-то — души.

едва понижает голос, всё ещё слышный в вечной тишине:
— вы сильны. и выдержите путь, уготованный вам предками. — пустынник шагает в сторону. — я помогу вам. смотри... — кивает вперёд, убрав мешающие заросли, чтобы звёздная мгла увидела: за деревьями начинается цветочная поляна, которую пустынник всё это время искал. — должно быть, их питает луна. какая прелесть. — мурлычет, остановившись на краю.

вместо того, чтобы пойти вперёд, говорит:
— выбор за тобой.

пустынник не прикасается ни к одному цветку, замершему в своём позднем цветении: в этом месте их не потревожит ни ветер, ни холод — ни сама смерть, оставшаяся на другой стороне серебряного пояса. пустынник наблюдает, как звёздная мгла делает один шаг за другим — как белесые, сотканные из лунного света лепестки мерцают, задевая шерсть, пачкают её в космической пыли.

— каждому — своё время цвести. — пустынник смотрит на сорванный цветок, разом утративший силы и цвет. — этой лилии — не здесь и не сейчас. — провожает взглядом осыпавшиеся лепестки, прежде чем взглянуть на предводительницу,
мягко напомнить:
— но выбор всё ещё за тобой.

вместе с ней он поворачивает голову к источнику шума — улыбается вышедшему из чащи дуновению, не заметив, как поляна поросла травой и кустами, скрыв от глаз всякий цветок,
только несколько иссохших лепестков — напоминанием у лап звёздной мглы.

— дуновение... поветрие звёзд. — говорит, тут же поправив себя, стоит горному предводителю подойти ближе и назвать своё новое имя. — поздравляю. звёздная мгла тоже получила благословение звёзд. — он с тёплой гордостью смотрит на нового лидера горных воинов. — теперь вы поведёте племена с милостью наших предков и даром новых жизней. я верю, что вы справитесь с уготованными для вас испытаниями. — он окидывает взглядом обоих, нисколько не сомневаясь в сказанном.

пустынник приветствует лань, стоит и ей найти их — вдыхает глубже пустоту, напоминает себе о том, что всё ещё стучит под рёбрами,
— теперь черёд живых поприветствовать вас.

[indent]

он просыпается, делает новый вдох — дрожащий, на грани жадного, заново ощутив запахи, влагу и прохладу. пустынник переводит дыхание, промаргивается после сна — поднимается на лапы, дожидаясь, когда проснутся остальные, снова смотрит в глубину воды: в отражении тают, меркнут последние звёзды, пустыннику мерещится, что не в небе —
у него на плечах.

горечь звёзд выводит их наружу, и они снова идут по горным тропам, таким знакомым пустыннику — идут по ним, чтобы расстаться на распутье. пустынник трётся щекой о щеку лани, растворив между ними шёпот на прощание, затем оборачивается к юному предводителю.

— да пребудут с тобой предки, поветрие звёзд. — улыбается он коронованному наперекор вернувшейся усталости и памяти о понесённых потерях. — твой черёд вести племя за собой. иди по тропе смело — звёзды будут вести тебя. всего вам доброго. — желает он тепло, попрощавшись с соплеменниками, и не оглядывается, когда идёт в другую от них сторону, оставшись в сопровождении звёздной мглы и горечи звёзд.

— звёзды благословили меня ещё одним знаком. — обращается он к лиственной предводительнице, пока туманная идёт впереди, предоставив им возможность поговорить. — взгорье, — смягчает голос на имени ученика, — станет моим учеником.

он недолго молчит, давая кошке обдумать услышанное, окидывает взглядом лесные низины, в которые им предстоит вернуться.

— я сообщил ему об этом накануне. — вспоминает, сколько всего отразилось в янтаре чужих глаз, стоило юнцу услышать эту новость. — полагаю, он намерен вскоре подойти к тебе с этим вопросом. — невзначай произносит, скосив лукавый взгляд на собеседницу. — в этом юноше есть потенциал. я обучу его всему, что знаю, и он станет настоящим целителем, которого ваше племя так долго ждало. — пустынник чувствует, как начинают покалывать подушечки лап, и едва удивляется: кажется, даже спустя столько лун путешествий и жизни на горных склонах они всё ещё могут болеть.

но после долгого сна вне времени и чувств, пустынник этому неудобству рад:
он ощущает себя как никогда живым.

— я подожду твоего решения после разговора с ним. — тактично добавляет. — я знаю, что тебе нужно убедиться лично. — чуть усмехается. — но его глаза не обманут. — в них — та самая душа, которую пустынник так искал.

— я проверю твою рану, когда мы вернёмся. — обещает позаботиться.

кажется, несмотря на всё незаменимое, навсегда утерянное,
он что-то приобрёл.

и снова, из луны в луну,
пустынник думает:
это ли не чудо?

[indent] << гл. поляна тумана

[indent] - Угу, - под нос выдаю я, соглашаясь с маршрутом целителя, хотя сам стараюсь смотреть по сторонам, а не только себе под лапы. В конце концов, не вечно же мне просить себя отвести, как котенка... Хотя, зачем мне еще раз нужен будет Исток - я слабо понимал.

[indent] И потому, на миг остановившись, стригнув ушами, скривил морду в кислой мине. Лишь на миг, продолжая путь после.

[indent] - Хотелось бы, да вот боюсь, чего нам это может стоить, - Честно ответил я Морознику. Надежда на мир - такая сладкая, заманчивая, и... Идеальная приманка для тех, кто недостаточно насторожен и внимателен. Как на охоте - нельзя было расслабляться, если ты и правда хочешь в итоге получить результат стоящий.

[indent] Вот только охота начиналась - и заканчивалась. А вот вечное напряжение из-за отношений с соседями угрожали мне болью в спине... и голове. И плечах. Да по всему телу - никаких тренировок не хватит для разминки.

[indent] "Так бы кто сказал, что теперь точно всё будет хорошо... И всё равно, не помогло бы." Мысли невольно обратились к звездам, к небу, что темнело от подходящей ночи. Предки - это, конечно, наше прошлое, наше мертвые соратники, которые едва ли носят умысел навредить потомкам, друзьям, оставшимся в живых. Но ведь как раз жизнь и показывала, что правда может быть зарыта где угодно, и не всегда статус или возраст позволяют определить истинное и ложное.

[indent] Я на ходу поморщился, зажмурив с силой глаза, будто меня преследовала мигрень. А от таких потоков мыслей - даже не заднем фоне - она определённо садилась на мой пушистый хвост, и никак не желала слезть. Бесило прям невообразимо. А мне и без того хлопот хватало.

[indent] За этими же мыслями и борьбой я даже не подумал спросить у молодого целителя, что он думал касательно новых соседей, касательно старых, и его следующая реплика выдернула меня из марева, из этой будто бы болотной жижи, хотя бы на время.

[indent] - Да не знаю, даже... - Пробормотал я. Правда не знал - я никогда об этом не думал, и на морде легла хмурая тень, пока я будто снова проваливался в поисках ответа. Но... Ответ не просто ускользал. Его будто не существовало вовсе.

[indent] - Мне все соплеменники дороги, и все смерти впиваются в грудину... весьма остро, - Я насмешливо фыркнул. По-черному. Да и призрак улыбки, даже такой, испарился быстро. - Может, привык просто к той поре, когда о существовании "потусторонней жизни" некоторые из нас и подумать не могли. Было лишь "здесь и сейчас". Значит, и смерть была опаснее, и жизнь... ценнее, что ли. А я всё равно не могу так просто воспринять, что... - Голос вдруг осел, и я замолчал, в попытке горло прочистить. И головой тряхнул. Обычно в подобные разговоры я не пускался. С братом еще - быть может да, а так. Когда бы, с кем бы? Всё было не до того, нужно было делать дела, быть занозой племени, отвлекая на себя внимание как только можно.

[indent] Какая при этом разница, что я там думал.

[indent] Чего, быть может, хотел бы...

[indent] - Я тоже не хочу, - Вдруг резко сказал я, утыкаясь взглядом в тропинку невидимую, что пролегала к Истоку. Буркнул обиженно, будто вместо веселой тренировки отправили всю грязную работу по лагерю делать. И не на полдня, не на день, а на луну. И совершенно ни за что. - Никогда не хотел. Не понимаю тех, кто рвется к власти - будто в обычной жизни мало забот. Но, - Я перевел глаза на целителя, - Ты тоже довольным не выглядишь. Хотя у вас с Крапивой вообще странно получилось - отец пост оставил, а детей, сразу двоих, отметили Предки. То есть, по сути, никто никого не спрашивал.

[indent] То есть, по сути, Морозник был на положении не лучше моего. Только вот нравилось ему это предназначение или нет? Или просто смерть Омелы так повлияла... Я так старался поддерживать всех соплеменников, но просто не успевал этого. Тем более с этим кусачим повышением, ну и ворохом проблем сверху с последними событиями.

[indent] Может, хоть сейчас смог бы как-то выправить ситуацию. Лучше уж было бы это, чем получение жизней. Если бы их хватило, не задумываясь променял на счастье всего племени, и свою бы добавил поверх.

[indent] Хотя, уже за это меня потом бы догнали и открутили голову... Но это уже так, семейное.