♫ disaster of dreams

Тяжело вдохнуть-выдохнуть. Омела спиной особенно ярко чувствует холод равнодушных камней. Сковавшая боль отступала медленно, силуэты товарищей смазывались, голоса доносились приглушенно. Вся жизнь мелким крошевом у лап лежит, а она не в силах сдвинуться с места. Черной тенью кружится в неведом и смертельном танце рядом Тенепляс, Омела особенно отчетливо ловит его брошенный вскольз взгляд. В желтых очах всепоглощающая грусть и понимание - либо он, либо она. Огромная лапа отбрасывает черношкурого в сторону как игрушку, кровью окрапляя безучастные камни.

"Мы все просто игрушки для него. Он пришел поразвлечься, доказать свою силу."

Целительница когтями впивается с камень, в общем шуме битвы не слыша скрежета. От прикосновения Крапивы вздрагивает всем телом, непонимающе смотрит на воительницу.

Она не может уйти. Она не может бросить их здесь. Она не может бросить её здесь.

Оглушающий рев медведя раскалывает невидимой купол, что окружил бело-бурую кошку. Та поднимает голову, твердо смотрит на серогривую воительницу.

Она - надежда нашего племени. Она - будущее нашего племени. Она - кровь её крови. И лишь это сейчас имело значение.

- Нет, я никуда не пойду без неё. - Голос твердыней очерчивает грань, Омела не побежит прочь. Если понадобится - она будет защищать Горечь Звёзд в безумной надежде на то, что та еще жива. А если жива - бело-бурая сделает всё для неё.

Выскальзывает из под бока Крапивы, не спуская взгляда с пёстрого меха. Рядом падали воители, оруженосцы, медведь не щадил никого. Опускается рядом, боком чувствуя тепло Озаряющей. Кровь алыми отблесками застывала на холодеющем теле.

- Нет, нет, этого не может быть, - Губы шевелятся в беззвучном шепоте. Прижимается лбом к пёстрому меху, вдыхает родной запах с горькими нотками, не желая видеть застывшую смолу янтарную в некогда горящих глазах.

[indent] Какие-то голоса извне трещат в ушах, будто брёвна, сгорающие в костре — но громче всех остаётся один, засевший в подкорке, искаженный отчаянием, крик. Он все ещё слышит его, но уже не видит рябую шерсть в скоплении окровавленных, падающих друг за другом, тел. От удара, пронзившего тело болезненной иступленной вспышкой и треском хрустнувших рёбер, дыхание подрывается хрипами.

[indent] Медленно, едва успевая совладать с головокружением от первых пришедших ударов, он поднимается и обводит налитыми кровью, горящими глазами толпу, но видит только, как чужие атаки разбиваются о непробиваемый щит явно превосходящего их по силе врага. Паника нарастает, и с каждой секундой озлобленный рев наряду с яростными искрами, трепещущими в нелепых чёрных глазницах несокрушимого зверя, подрывают веру в безболезненные последствия этого боя.

[indent] Им не выстоять.

[indent] Но взгляд уже натыкается на силуэт самозабвенно застывшей над телом предводительницы Омелы, за которым он не может различить ни прерывистого дыхания вздымающихся пёстрых боков, ни услышать приглушенного пульса не утихающего в бесконечной борьбе сердца.   

[indent] Сознание захватывает мрак, напитанное яростью, его массивное тело в тот же миг содрогается от неудержимого бешенства, наливаясь внезапной мощью.

[indent] — Озаряющая! — игнорируя инстинкты самосохранения, Щетинник слепо бросается под удар мощной лапы, уже занесённой над молодой воительницей, принимая часть урона на себя. Он не чувствует чужих когтей, саднящих кожу — боль действует отрезвляюще, — подобравшись всем корпусом, воин пытается поднырнуть под оглушительные выпады, но встречает лишь жестокий отпор. Осознаёт роковую ошибку, когда лезвия все же вонзаются в его шкуру, пронзая плоть, и он, противясь цепкой хватке, свирепеет еще больше. Недостаток кислорода разрывает лёгкие, его окровавленные когти в неистовом сопротивлении путаются в жёсткой шерсти в жалких попытках проткнуть грубую шкуру, пока бритвенные тиски не ослабляют и виски не пронзает мучительным жжением от дюжего столкновения, выбивающего почву из-под лап.

[indent] Вновь оглушенный, но все еще живой, Щетинник пятится назад, скалясь и сплёвывая жёлчь, когда к его лапам падает тело соплеменника: в гуще чёрного меха, насквозь пропитанного кровью, он с трудом признаёт Тенепляса. Помутнённый взгляд мгновение скользит по слабо вздымающимся бокам глашатая, оценивая на признаки жизни, и верхняя губа вздрагивает, удерживая клокочущие в глотке, булькающие примесью кровью, звуки, похожие на рычание. — ты.. — слабак. Не то себе, не то черношкурому.

[indent] — Вставай, — пошатнувшись, но устояв, Щетинник грубо хватает глашатая за шкуру, игнорируя хрипы и стоны. — Нужно уводить племя, — янтарный взгляд, сверкнув пренебрежением, сравнимым с блеском поднятого вверх клинка, отчётливо пылает угрозой: не встанешь, прикончу сам.

— Беги, беги! — поторапливала Крапива Омелу, прикрывая целительницу собой. Медведь разбушевался не на шутку: кошке приходилось перепрыгивать тела чужих воителей, ее ровесников и даже бедолаг намного ее младше... Могла бы остановиться, оттащить, но это значит потерять бдительность. Нужно вывести Омелу, нужно следить, чтобы соплеменники не пострадали... Как вдруг целительница отказалась сбегать. — Что?.. Омела! — Омела бежала к Горечи Звёзд. К предводительнице, имевшей лишь одну жизнь, навсегда оборванную. — Лисий помет! Вернись сейчас же! Крестовик только ученик, ты не можешь!..
[indent]
Вдруг раздался голос Первоцвета.
— ОСТРОЛИСТ!
"Что?!" — кошка резко обернулась, вдруг напрочь забыв о целительнице, воительском долге и вообще всём на свете. Первоцвет тащил Остролиста за холку к каменной стене пещеры: молодой кот оставлял за собой кровавый след, ужасная рваная рана рассекала его шерсть. — "Цап дери!"
Сражайся она бок о бок с другом, этого бы не случилось!
[indent]
Первоцвет ринулся обратно в пекло битвы: медведь не думал успокаиваться, он хотел растерзать каждого котишку, что попадался ему на пути.
[indent]
"Я не могу его так оставить!" — зверь легко растопчет всех, кто лежал без сознания, а последний отчаянный рывок окончательно лишил Остролиста сил — воин подставился под удар, спасая ученицу целителя. Медведь просто отмахнулся от кота лапой, как от букашки.
Точно так же он замахнулся в следующее же мгновение на Крапиву, что бросилась на помощь другу. Кошка почувствовала мерзкий "ЧВАК" — это когти взрезали кожу задней конечности. Но воительница не собиралась драться.
[indent]
— Ты, мышеголовый! — выдохнула кошка, подбегая к раненому воину. Он был весь окрашен алым. Переживёт ли путь до лагеря? Наверное, Крапиве стоило думать о себе: кровь струилась по обоим ее бокам, воздух щипал, нет, жёг оголенную плоть.
Но она стояла на лапах. И она выведет Остролиста наружу. Не станет бездействовать, как в тот роковой день, когда Рокот Звезд калечил ее друга на глазах у толпы, а она дрожала по другую сторону лагеря.
— Лучше б я умерла со скуки, — прошипела Крапива. Начало злополучного Совета казалось теперь бесконечно далёким, будто происходившим в иной жизни.
[indent]
Кошка сомкнула челюсти на загривке Остролиста и потащила его к выходу, дожидаясь, когда медведь отвернется, и минуя чужие бездыханные тела. Кажется, разок она задела лиственную ученицу, имени которой не помнила (Кедровкой звали?). Выход из пещеры словно удалялся от Крапивы с каждым шагом, Остролист тяжелел, пока воительница не повалилась рядом с ним, уставшая и едва дышащая. Она почувствовала, что та задняя лапа, задетая медведем, стремительно отнимается. Малейший перенос веса на нее причинял чудовищную боль.
"Это же просто от кровопотери, да?"
[indent]
До выхода — совсем чуть-чуть...
— Эй, помогите! Помогите, кто-нибудь! — но кучка незнакомцев лишь пробежала мимо. Кошка уронила голову. Сейчас они с Остролистом — легкая мишень: медленная, прокладывающая за собой ярко-алую дорогу, словно зазывая косматого их добить. — Кровь... Нужно остановить кровь...
Рядом замаячил знакомый, Туманный запах. Кошка подняла взор, встретилась глазами с Озаряющей: молодые воительницы обменялись решительным кивком. Озаряющая подхватила Остролиста, и Крапива поплелась следом, на трех здоровых конечностях, прочь из-под навеса пещеры. Холод Голых Деревьев тут же обступил кошку со всех сторон, она упала в снег и ощутила, как мороз щиплет раны. Только сейчас она смогла рассмотреть заднюю лапу получше и осознала, что ее голень надломана.
[indent]
"Это кость там видна? Моя кость?"
Здравость рассудка начала уступать место панике: она вспомнила, как неестественно изогнулось тело Горечи Звезд, отброшенное медведем в сторону...
По левый бок на свободу промчалась кучка оруженосцев, с которыми кошка разговаривала в начале Совета. Повезло Лиственной мелюзге, выжили. Зато бедная Шиповничек — мертва. И предводительница. И, может, бестолковая Омела...

Отредактировано Крапива (2023-03-12 17:21:05)

Все происходящее завернулось в одну большую суматоху. Медведь беспощадно раскидывал тушки котов, не смотря ни на их возраст, ни на их принадлежность, ни на что: его не испугали даже удачные попытки воинов нанести хоть какой-либо урон. Племена, объединив свои усилия, старались атаковать зверя, но не для того, чтобы его победить (казалось, что это невозможно), а для того, чтобы выиграть время для тех, кто сражаться не способен. Предки, не уж то Рокот успел переродиться и обрести тело взрослого медведя. В приступе страха практически не оставалось мыслей, кроме как помочь соплеменникам и спасти собственную шкуру, но даже в такие моменты полосатый вернулся к воспоминаниям.

— Лиственное племя! Сражаемся! Мы одолеем врага!

Он вспомнил величественный клич Рассветной Звезды. Ее ясный, как никогда громогласный голос ударил по ушам и наполнил дух Частокола новыми силами. Он прыгнул в гущу сражения и полоснул своей увесистой лапой перед собой (в воспоминаниях это был кто-то из Тумана, а на деле под удар удачно попалась тяжелая лапа медведя). Весь воздух в пещере пропитался тяжелым стальным запахом крови и страха, но даже это не останавливало Частокола. Мне нечего терять!

— Меня ревем не напугаешь! — рыкнул наверх полосатый старик, распушивая как можно сильнее свой скомканный мех, чтобы навести себя наиболее устрашающий вид. Все, что попадалось Частоколу на глаза: камешки, пыль — летели в сторону огромного зверя, в надежде отвлечь его внимание до того момента, пока последний хвост сородичей не скроется из этой пещеры.

Краем глаза заметил, как Жёлудишка пытается вывести маленькую напуганную Пеночку из гущи событий. И вроде бы стоило успокоиться в их безопасности, но зверина, своей огромной лапой, оборвала надежду двух учеников на спасение. Нет! Полосатый боец моментально сорвался с места в сторону двух младших соплеменников и накрыл их своим телом, не позволяя медведю добраться до Жёлудишки и Пеночки. Если ему, Частоколу, и придется погибнуть в этой пещере, то он сделает это достойно, как подобает настоящему и преданному воину своего племени: он умрет, защищая свой дом, защищая своих близких.

Когти медведя полоснули по морде. Частокол зашипел от злости, от боли, от беспомощности. Его лапы подкосились, и кот упал, но продолжил заслонять своим телом двух учеников. Только через мой труп.

[indent] И... всё смешалось.
[indent] Точнее, произошло так быстро, что Пеночка едва могла понять, что вообще творится вокруг нее.
[indent] Вот она сидит за спинами Желудишки и Ястреба, посматривая одним глазком на забавного воителя Тумана, что совсем даже не разозлился на нее за ее неуклюжесть, а даже наоборот - вдруг тоже повалился на пол пещеры, словно котёнок. Будто хотел показать: "Вот, смотри, ничего в этом нет страшного или позорного. Ты слишком много переживаешь о пустяках. Расслабься!" И это даже работает, настолько, что малышка выглядывает на него, тянет воздух маленьким носиком, запоминает, чтобы при случае вспомнить, узнать, не ударить в грязь мордочкой. Едва ли слушает, что там сзади говорят предводители - они явно напряжены, явно чуют недоброе друг от друга, и эта тяжесть давит на ученицу. Почему нельзя жить в мире? Почему нельзя перестать враждовать? Почему нельзя вместе узнать, кто убил ту лису и выбросил рыбу, если у соседей тоже происходили такие же неизвестные странности? Она не может этого понять, как ни пытается, как ни силится. Она слишком мала, чтобы помнить ту битву, помнить и знать, с чего вообще пошла нынешняя соседская неприязнь. Она знает лишь то, что ее голос не услышат, даже если вся храбрость мира передастся сейчас ей, чтобы высказаться и призвать всех жить дружно - так, как, например, относится к ней и Грёзолисту Омела...
[indent] А потом всё разом замолкает... и рушится
Раз  два  три  четыре
Мы медведя рассердили
[indent] Пеночка даже не успевает толком понять, что произошло. Внезапный громкий рёв и отвратительный запах выбивают ее из колеи и кошечка на какое-то время теряет сознание, заваливаясь на бочок и смотря на всё в какой-то замедленности... Что-то огромное вваливается в пещеру через дыру в потолке, оглашая округу пробирающим до нутра рёвом, таким страшным и оглушительным, что кровь стынет в жилах. Ничто из того, чем ее пугали в детстве, ни в каких даже самых буйных фантазиях не сравнится с этим существом, о названии которого крохе оставалось только догадываться и от этих догадок едва не умирать множеством смертей наяву. Липкий пуще паутины, ледяной словно вода в реке ужас заставляет ее лапки прирасти к камню, на котором она полулежала, и Пеночка не в силах отвести взгляд от котов, что пытаются сбежать от разъярённого чудовища.
[indent] И от тех, кому это не удалось.
[indent] Великое Звёздное племя! - вскрикивает беззвучно ученица, когда медведь нацеливается на Жабку...
[indent] От происходившего дальше кошечка отворачивается, не в силах смотреть и только зажимая ушки лапками, однако последовавший за этим звук будет, наверное, еще долго сопровождать ее в кошмарах. Треск ломающихся костей, треск разорванной шкуры. И металлический запах крови. Много, много крови. Она никогда не ощущала ничего подобного. От одной царапины почти не пахнет, раны можно заткнуть паутиной и всё будет в порядке... но сейчас даже такой крохе понятно - на такое количество крови не хватит всех запасов их кладовой... и скорее всего даже не только их. Пеночка не оборачивается на голоса котов, даже от воя Медведицы лишь сжимается всё туже в крохотный калачик, пытаясь не выпустить из грудки бешено колотящееся сердце.
[indent] Почти забывая как дышать.
[indent] Как вообще жить.
[indent] А жить ли?...
Пять  шесть  семь  восемь
Извинений с нас он просит
[indent] - ПТИЧКА!!!
[indent] Какой-то голос, едва заглушённый шумом царящей вокруг вакханалии, наверняка незаметный никому, кроме нее... Её одной, кому принадлежало раньше это маленькое имя. Старое имя, большинством уже скорее всего забытое. Кошечка медленно приподнимает голову. Куда-то далеко-далеко вверх, к той дыре, откуда на них снизошла эта кара предков... показался ли ей какой-то мелькнувший на фоне полной луны силуэт? И почему она почти уверена, будто он ей смутно знаком? Как в тот раз, в лесу, в патруле? Почему он снова здесь? Почему зовёт ее старым именем?
[indent] Почему... зовёт ее жить?
[indent] Пеночка вскакивает, словно ужаленная, когда медвежья лапа оказывается слишком близко, когтями задевая шерсть на спине. В голове - всего одна мысль: бежать. Бежать как можно быстрее прочь, прочь из этой пещеры. Бежать... бежать к Грёзолисту! Все мысли малышки сосредотачиваются на бело-рыжем наставнике, которого она замечает в дальнем углу пещеры. К нему, скорее к нему, и потом вместе уходить! Выжить! Надо выжить! Она больше не Птичка! Это не ее имя! Она теперь Пеночка! Ученица целителя Листвы! Полосатая обращает взгляд наверх - там уже никого нет. Но это сейчас совсем не важно...
[indent] Что-то подталкивает зазевавшуюся сзади, и кошечка, пискнув, едва успевает узнать того милого воителя Тумана. Она даже не спросила его имени, а он снова ее защищает... Внутри больно, словно не его, а ее сейчас приложила медвежья лапа. Бесполезна... бесполезна... бесполезна... Совершенно и абсолютно бесполезна... Запинается, падает, снова поднимается, пытаясь удержать в этом Сумрачном лесу наяву фигуру лишь одного кота - своего наставника. Он уже почти рядом... почти...
[indent] - Желудишка берегись!
[indent] От непривычного для нее крика в пересохшем горле режет когтями. Пеночка резко прямо на бегу меняет курс, едва уворачиваясь от опасной лапы, но той удаётся подтолкнуть ее в совсем другую сторону. Ученица падает рядом с оруженосцем, краем глаза замечая, что ее задняя лапка вывернулась в неестественную для нее сторону.
[indent] После чего теряет сознание.

Славно, что у Квакши была Маковка. Уверенная, но небрежно-непринужденная, будто так и надо — кажется, что ей не нужно прилагать особых усилий, чтобы нравиться другим. Она разгоняла внутреннее «немного нервно» сестры, сама того не зная, и вот Квакша уже следует за играючи лавирующей меж кошачьих силуэтов рыжей, стараясь не слишком грубо задевать  беседующих. Но те вдруг притихли — слово взяла царственная Горечь Звёзд. Долговязая тут же чуть наклонила ушастую голову, чтобы не торчать бельмом так бессовестно посреди пещеры, пока говорит предводитель, и поспешила пристроиться к Маковке: та уже, кажется, меж делом строила глазки серому соседу. Так или иначе, было приятно, что они уселись поодаль: можно было не нарочито, не вертя головой, выцепить взглядом кого угодно.

Обратилась во слух. Нахмурилась, как и многие, когда бело-рыжий — к слову, а как же его теперь называть? - бугай забросил предложение о присоединении территорий. Нахмурилась еще больше, когда угольно черный кот, тот самый, что был с Медведицей, встрял посреди чужого разговора. Испытала раздражение почти физически. Неизвестно, что там творится внутри соседнего племени, да и к их новой верхушке Квакша совершенно никаких положительных чувств не испытывала, но как только темношкурый открыл рот, она тут же  придумала по крайне мере четыре оправдания словам лиственного предводителя. И испытала странное удовольствие, когда этого глашатая — очевидно, что это он, - заткнули. Можно было объяснить ее озлобленность одним словом, но вместо этого Квакша сочинила для себя тысячу других причин. Но на деле наверное не понравился бы, даже не открывай он рот совсем.

Горечь Звезд вновь взяла слово. Так проходит Совет. Сказал один — сказал другой. Рот говорит, хлопает, открывает и закрывает. Выпускает слова. Слова, которые отчего-то не слышно.

Слова ли?

Воздух совсем заморожен.

Так дышит смерть.

Квакша обнаруживает себя прижатой себя к земле, уши - к голове, выплевывающей шипение. Снова рот, пасть, но другая, видит — раззявило вширь, оглушило ревом, таким, что будто трясутся стены. Трясутся, но не обрушиваются, держат своды, только будто сжимаются. Неожиданно места в пещере так мало. Его всегда было так мало? Совсем некуда деться от тяжелой лапы.

О чем говорила Горечь Звёзд? Поле, поле, маковое поле, маковое поле, поле маков…

- Маковка, - выдыхает и взглядом хватается за рыжую шкуру. Моргает только раз, но так долго — все растянулось — и видит перед глазами, надо же.. В самом деле маковое поле. Маки расцвели на теле Горечи Звёзд, и Квакша смотрела на них невидящим взглядом. Красные цветы повсюду. Что-то подкатило к горлу.

В следующую секунду стало темно и тяжело. Неясно, что именно случилось, просто п а с т ь щелкнула где-то совсем рядом. Так близко, что Квакшу опалило ее разрушительной силой, и стало понятно, что смерть дышит не морозом, а ослепительным жаром.

Не больно, просто что-то застилает глаза. Так лучше. Туманно слышно и точно так же видно, как за пеленой, и это большая удача — перестать смотреть на цветение маков.

Кажется, сознание отключается время от времени. Квакше непонятно, в какой части пещеры находится сейчас. В голову вдруг стреляет — то ли, наконец, вспышка боли, то ли короткое осознание, то ли все вместе.

- Маковка!

Сестра не услышит за ревом, конечно, потому что Квакша даже сама себя не слышит. Ужасно жарко…

Ужасно не хочется умирать.

Лапы — что они есть, что их нет. Когти — не страшнее иголок на ели. Она едва может подняться, едва может поднять голову, чтобы только снова лапы подогнулись. Эта пасть — и есть высшая сила на свете? Это месть и наказание? Неистовый жестокий дух, чья мощь во много раз превосходит любую другую. Квакша чувствует себя муравьем.

Букашкой, которая очень отчаянно хочет жить. Голова не работает — только лапы сами собой.

Звуки наполнили пещеру доверху и выплескивались из неё. Они сталкивалась, как льдины во время ледохода, трещали и крошились, множились, множились, множились - крики гнева, крики боли, крики ужаса, громкий крик Лукавства Звёзд, и как вершина всего - ужасающий рёв, который поглощал собой всё остальное. В глазах Медведицы плясали алые мухи. Она должна была двигаться вперёд. Она должна была наравне со своим племенем вонзить когти в поганую падаль этого огромного тела, но первее того она должна была найти Сгоревшего.

Она должна была найти его.

Мысль о Сгоревшем была как нить, которая проходила над безумием и хаосом, единственным, что заставляло её не бросать попытки встать. Долг перед племенем, приказы предводителя, хотя бы эгоистичный инстинкт унести собственные лапы, всё это растворилось, отступило в тень перед единственной целью, выбор между "долгом" и "кровью" был таким очевидным; и если бы Медведица была сейчас в состоянии думать, её наверняка бы ужаснула простота этого открытия.

Фигура чудовища заслоняла всё, притягивала взгляд, и затуманенное зрение Медведицы выхватывало и тут же теряло отдельные детали: распахнутую в рёве пасть и слетающие с желтых клыков капли слюны, лапы, которые одинаково легко крушили хребты и камни, вспышками - прочие коты: Частокол, Пеночка, Ястреб, вперемешку - пестрые шкуры соседей, не понять, где естественный окрас, а где кровавые разводы; Квакша - одной из вспышек Медведица увидела Квакшу, но это было уже слишком много, голова её наверное лопнула бы, если бы она попыталась вместить в неё ещё и страх за Квакшу. У Квакши есть свои соплеменники, может быть, ей повезёт больше, может быть, беда обойдёт её стороной.

Медведица попыталась встать. Задние лапы слушались её хуже, чем когда-либо, на спину словно уронили горячий камень, который придавливал её к земле и с каждым движением это давление увеличивалось в сотни раз. Ей удалось поставить лапы. Она глубоко вздохнула и одним движением поднялась на них, и от этого простого усилия её тело прострелила такая боль, что зрение заволокло темнотой, густой и шершавой. Медведица застонала, но невероятным усилием воли удержалась, хотя боль, берущая начало из спины, раскаленной волной уходила в лапы - и лапы дрожали, как у котенка - и докатывалась в другую сторону почти до лопаток.

Сгоревший

Кто-то орёт недалеко так громко, что уши разрываются, но крик не доходит но сознания, всё тонет в темноте перед глазами: беззвездное зловещее небо, алые всполохи огня.

- Остролист!
- Крапива!
- ...помогите...
- ...берегись!

Сгоревший

Каждый шаг как сотня, но Медведица упрямо двигалась вперёд, в темноту, которая не несла ничего доброго. Кто-то толкал её, пробегая мимо и от каждого движения тьма на миг окрашивалась кровью.

Сгоре...

Удар, который обрушился на неё сверху, пришелся на спину и боль была до того сильной, что ей, наверное, даже повезло - чуть меньше и она смогла бы её осознать или почувствовать; однако беззвёздное небо перед глазами, густое, бесконечное, несущее в себе угрозу лишь на мгновение полыхнуло белизной, на исподе которой показались вдруг звёзды - чёрные, чёрные, равнодушные, молчаливые; вот оно, твоё Звёздное Племя, вот она, вся твоя вера - и рухнуло на неё окончательной смоляной чернотой.

офф: Медведица без сознания. Если кто-то из соплеменников её выволочет, буду благодарен.

по ту сторону

[indent] Монохромная вечность, вязкая тишина и непроглядная темень. Здесь нет ни солнца, ни ветра, и само время замерзает; секунда, и вместе с пустотой приходит умиротворение. Она не видит ни сверкающую россыпь звёзд над головой, ни редкую туманную дымку, и когда воспоминания о последних мгновениях возвращаются, Горечь делает рваный вдох — воздух здесь не нужен.

[indent] По коже пробегает разряд дрожи, когда окружение вокруг начинает пульсировать и дрожать. Лежащий под лапами белый облачный пласт приобретает очертания, и множество силуэтом выточенными статуями из мрамора заключают её в кольцо.

[indent] Она молчит, словно проглатывая язык и теряя голос, и все вопросы комом встают в горле, пока память собирается по осколкам в единую картину.

[indent] там, под ликом луны, она умерла.

[indent] «Мы долго ждали тебя, Горечь Звёзд.» Их голоса звучат словно хором, ото всюду и из неоткуда одновременно. Горечь не замечает, что грудная клетка перестаёт подниматься и опускаться, и всё, что ей остаётся — слушать и наблюдать. «Почти столь же долго, сколь искали к вам дорогу. Сейчас у нас не так много времени, как нам бы хотелось, но мы ещё встретимся. Потому что это — только начало.»

I. уверенность.
laurel — blue blood

[indent] Звон в ушах — чужой смех. Такой искренний, громкий, живой. Горечь щурится ненароком, словно ослеплённая (не светом — звуком), и поджимает под себя переднюю лапу. Ореол возле неё становится чётким, обретает острые черты_линии, складывается в силуэт и блестит; слишком блёкло по сравнению с другими, но этого вполне хватает, чтобы увидеть. Сердце в груди пропускает несколько ударов, чтобы затем с новой силой забиться, и Горечи кажется, будто ту, что стоит перед ней, она знает уже очень давно, хоть и видит её в первый раз.

[indent] < не кажется. >

[indent] «Моё имя Ясная Звезда. Когда-то давно я была предводительницей, но время беспощадно, а память слишком хрупка, чтобы запомнить каждое имя в истории целого леса.»

[indent] Голос кошки — тихий шелест листьев, бег горного ручья и первая оттепель после затяжной зимы. Её голос — пропитан верой и стойкостью. Всем тем, что носят под кожей дети тумана. Горечь молчит, не в силах произнести ни слова (будто боится спугнуть лишним звуком), и только слушает, слушает, заворожённая звучанием не_чужой речи. Смутные воспоминания, вырвавшиеся из коробки памяти, вихрем заполняют пространство в голове, и нечто знакомое, родное вдруг пронзает резким пониманием. Когда-то очень давно она уже знала о ней, просто отчего-то забыла, и сейчас Горечи за это стыдно. Но стоящая перед ней, кажется, вовсе не придаёт тому значения; знает, что даже здесь, в небесных чертогах, всем и каждому положен свой срок, и её уже близок.

[indent] «С этой жизнью я дарую тебе уверенность. В себе, своих решениях и поступках, ведь именно с тебя начинается вера каждого соплеменника. Ты храбрая и сильная кошка, и без сомнений справишься со всеми бедами, упавшими тебе на плечи.»

[indent] у всякого начала есть свой конец.
[indent] у всякого конца есть своё начало.

[indent] Горечь не знает, каково это: терять свою единственную жизнь взамен новых, а потому даже не представляет о том, что её ждёт. Когда чужой нос касается её, Горечи кажется, словно всё её тело объято ОГНЁМ. Языки пламени запускаются под рёбра, разливаются по венам, опоясывают и кусают с такой силой, что хочется кричать, но в горле — ком, вставший костью. Всё, что Горечи удаётся — приоткрыть пасть и пытаться хватать воздух, но даже этого она не может, потому что горит. Полыхает. Тлеет. Жмурится со всех сил, когти выпускает и напрягает каждую мышцу, про себя воя от жара и тепла; только так можно растопить вековой лёд внутри. Только так можно обрести новое взамен старому. Хочется кожу расплавленную с себя сдирать, обернуться прахом и развеяться по ветру, потому что ещё немного, и так оно и будет.

[indent] А затем всё вдруг прекращается. Также резко, как и началось, принеся с собой не облегчение, но будто пустоту; чувство такое, что Горечь ничего и не ощущала вовсе секунду назад. Но было кое-что ещё. Кое-что новое. Осознание, что отныне ничто уже её не сломает — всё равно она выберется и спасётся.

[indent] наступило время, чтоб сбросить груз. убегать не выход,
[indent] начнёт заново: через силу выберется, но спасётся.
[indent] потому что теперь заместо пожара внутри теплится уверенность.

II. верность.
lord huron — the night we met

[indent] Новый силуэт своим появлением разгрызает древнейшие стяги, режет лучше клинка плоть и порождает муки, зародившиеся в недрах души. Почему? Почему? Горечь смотрит в яркие изумрудные глаза, смотрит, и видит себя. Видит отголосок прошлого, навеки преследующий тенью незримой, и понимает, что знает кота напротив куда лучше, чем сама думает. Конечно, знает. Именно он подарил жизнь Рокоту Звёзд, а значит и подарил жизнь Горечи, как до этого его предкам подарила жизнь та, что была до него.

[indent] «Приветствую тебя, кровь моей крови. Не ищи здесь своего отца, он далеко от этого места.»

[indent] Горечь глядит с удивлённым изумлением, скользит взглядом вверх-вниз по чужому стану, и будто плавится от его голоса: мягкого, но уверенного, таящего в себе куда большее, чем его владелец показывает. Сожалеет? Сочувствует? Даже в разрушении есть созиданье, и спасение в гибели — тоже; уж Вербозвёзд как никто это должен знать. Горечь замирает в медленной дрожи, растекающейся волнами по телу, и всё, что может сделать — обвести глазами мириады звёзд-призраков, убеждаясь в том, что не встретит здесь своего отца. Прячет дрожь за пазуху, сглатывает нервно и мысленно ставит точку: ему действительно здесь не место. Но о нём — не думать, не вспоминать. Не здесь, не сейчас. Сейчас — только ты, Горечь Звёзд, и осталась. Ты и твоя кровь.

[indent] — Мне жаль, Вербозвёзд, — молвит тихо, едва слышно, опуская голову и прижимая уши. Ощущает себя вдруг столь маленькой и беспомощной; небосвод нещадно давит на плечи. — хотела бы я, чтобы у нас было больше времени, — ибо сколько он может рассказать. О чём поведать, куда направить. Лишь лес знает, но ретиво хранит его тайны, не открывая их даже Горечи. А может, она просто не понимает, что уже давно узнала некоторые из них.

[indent] «Я дарую тебе верность. Себе, племени и всему, что имеет значение. Для того, чтобы ты хранила уже имеющееся, чтобы без сомнений шла за новым, и чтобы никогда не забывала о том, что важно; о тех, кто важен.»

[indent] Снова чужой нос касается носа Горечи, и та жмурится, ссутулив хребет. ХОЛОД. Резкий, колючий, заставляющий дрожать осиновым листу на ветру, превращающийся в настоящую вьюгу — превращающий Горечь в лёд. Столь яркий контраст, что не двинуться, не вдохнуть, только терпеть. Позволить льду сковать каждый миллиметр под шерстью, осесть инеем на ресницах, заковать душу и сердце в трескучую кромку-хрусталь, и ждать. Горечь язык кусает, подавляя желание свернуться клубком и укутаться пышным хвостом, хмурит брови и сотрясается. Сотрясается до тех пор, пока чужое дыхание не обдаёт теплом шею, а хвост не касается её. Вздрагивает ужаленной в бок собачонкой, да поверить не может: правда ли почувствовала, или всего-навсего мерещится? Да и какая, к Звездоцапу, разница? Теперь она вновь может вдохнуть, запасаясь воздухом перед новым даром. А тот, что получила сейчас, убирает далеко-далеко — так сокровища найденные прячут от чужих глаз, — и обещает себе никогда не сомневаться и не забывать, потому что всё, что останется после, и что будет всегда — наследие, дарованное древними предками, и сохранённое ныне живыми.

[indent] всё, что останется с Горечью Звёзд — обычаи, предания и устои.
[indent] то, о чём их племя [ её племя ] успело позабыть.
[indent] Больше такого не случится. Никто не канет в лету, ни о чём не перестанут говорить-помнить, сквозь века пронося истории о тех, кто истоптал дорожки в вереске и среди сосен, и кто всегда будет жить в сердце.

III. терпение.
ry x — shortline

[indent] Ей не нужно знать его имя, чтобы понять, кто именно оказывается перед ней. Крепкое телосложение, прозрачный силуэт и непомерно тяжёлый взгляд, ставший таковым под натиском жизненности.

[indent] «Горечь Звёзд.»

[indent] Она приветствует его кивком головы и рассматривает точно диковинную зверушку, вспоминая всё то, что слышала о Ракитнике от Омелы. Но сейчас, среди этого холодного блеска звёзд, он выглядит так, словно нашёл, наконец, своё место.

[indent] «Моим даром тебе станет терпение. На твою долю ещё не раз выпадут испытания, изменить исход которых ты будешь не в силах, но должна будешь принять. Даже лес из сезона в сезон терпит непогоду, холод и жару.»

[indent] Нервы натягиваются точно струны — вот-вот готовы лопнуть и оставить красные следы на коже. Горечь закрывает глаза, с покорностью и смирением ожидая врученного ей дара, но ни боли, ни агонии не испытывает. Заместо них приходит пустота. Не такая, как бывает после потери, но в миллион крат хуже. Хочется кричать, умолять дать почувствовать хоть что-нибудь, но космос пустеет и забирает с собой всю суть, оставляя ровным счётом ничего. Ни единого отблеска, ни единой ноты; всё вокруг накрылось совершенно безжизненным вакуумом, полостью и чёрной дырой.

[indent] Когда Горечи наконец удаётся открыть глаза, все эмоции будто разом обрушиваются сверху, но вместо непринятия чувствуется облегчение.

[indent] «Берегите друг друга.»

[indent] И только с его словами приходит понимание, что он знает. Все они. Они были там, видели, наблюдали. Стояли аккурат за спинами, чтобы в конечном счёте выбранная Горечью дорога привела её сюда.

IV. жизнерадостность.
syml — the dark

[indent] Совсем небольшая фигурка теряется на фоне остальных, и Горечь не сразу замечает того, кто покинул её слишком рано. Его глаза такие же ясные, а смех такой же звонкий и радостный, и она не замечает, как улыбка сама собой появляется на губах.

[indent] «Горечь Звёзд!»

[indent] Вторит детский голос так, как должен был вторить на главной поляне, но который так несправедливо умолк в столь юном возрасте. Он был её первым учеником, но воителем так и не стал. Смерть забрала его слишком рано, не дав попрощаться, но стоило Горечи увидеть его, как создалось чувство, будто они никогда и не расставались.

[indent] «Я всегда тобой восхищался, и не перестану восхищаться даже сейчас! Ты самая храбрая, самая умная, самая замечательная и сильная воительница из всех, кого я знал! И пусть мы пробыли вместе не так долго, я рад, что успел с тобой подружиться.»

[indent] Милый маленький Паучок.

[indent] Горечь смотрит на него сочувствующе и с сожалением, ощущая растущую в груди скорбь, но его, как и при жизни, это словно не волнует. Всё, что он видит — красочные пейзажи и счастье.

[indent] «Я дарю тебе жизнерадостность! Никто ведь не захочет, чтоб их предводитель постоянно был угрюмым. Научись видеть прекрасное даже в мелочах, и вместо того, чтобы зацикливаться на плохом, думай о хорошем. В конце-концов, после каждой ночи неминуем рассвет.»

[indent] Его лёгкое, почти невесомое касание пропадает в острой боли, как если бы под каждый сантиметр тела вонзили ежовые иглы. Горечь морщится, стискивает зубы до скрипа и не сдерживает протяжного глухого стона. Чувство такое, будто всю кожу порезало на крошечные лоскуты, и теперь нечто затрагивает нервы. Боль разливается по телесности, поднимается к голове, опускается к животу и пульсирует, пока, наконец, не стихает.

[indent] «Этот дар особенный, потому что не все могут разглядеть свет в кромешной темноте, когда кажется, что выхода нет, но я уверен, что у тебя это получится.»

[indent] — Спасибо тебе, Паучок, — произносит сбивчиво и негромко, провожая небольшую фигуру взглядом.

[indent] Она прожила в этом мире не одну луну, но лишь в этот самый момент осознала, что знает ещё столь малое, и что дальше её ждут всё новые открытия.

V. доблесть.
cloud boat — dréan

[indent] Несправедливо казнённый, павший жертвой чужой паранойи и воспалённого разума. Тот, кто хотел бороться до конца, в ком теплилась надежда на лучшее и желание изменить всё, что изменениям только подвластно, но кто проиграл в битве с чумным королём.

[indent] Плющевик смотрит на неё прямо, как смотрел на каждого до последнего своего дня, и в его взгляде — открытом и искреннем — читается немая угроза, брошенная всему миру.

[indent] В нём читается поражение, но не сожаление.

[indent] «Я приветствую тебя, Горечь Звёзд, но прошу, не смотри на меня так.»

[indent] Она уже скорее по привычке, чем по необходимости делает вздох, встречаясь с ним взглядом. И глаза их говорят то, что не сможет обернуться в слова, потому что их окажется недостаточно.

[indent] «Каждый делает свой выбор и несёт за него ответственность, мой привёл меня сюда, но я рад этому. Как рад тому, что теперь ты возглавишь наше племя. Я дарую тебе доблесть — высшую добродетель, необходимую для того, чтобы хватило сил разрушать стены и преодолевать преграды на своём пути. Пусть она поможет тебе достигать каждую поставленную цель и без колебаний поступать так, как будет лучше для племени.»

[indent] Доблесть — звуком металла, кованным железом и криками битв. Она гонит кровь по венам, доставляя ту к каждому органу, удваивает решимость и отвагу, бьющиеся в сердцевине, и целиком поглощает. Страх, ярость, упорство и желание лучшего смешиваются в ядовитый коктейль, разрывают изнутри взрывом на атомы и собирают заново, закрывая мельчайшие трещины. Каждая попытка вдоха — агонией и углём в глотке; каждое движение — судорогой в мышцах и конвульсиями в конечностях. Этой жизни будто слишком мало, чтобы поместиться в одно тело, но когда ощущения смолкают, она занимает уготованное ей место с идеальной точностью, навеки становясь с Горечью одним целым.

[indent] Она не отступится. Не свернёт с намеченного пути, ежели будет уверена в его правильности. Сделает всё, что в её силах и даже больше, с готовностью прыгая выше собственной головы, не переломавши себе же шею, и не засомневается. Каждое её решение отныне будет выверенным, точным — таким же, как бросок змеи, и она с гордостью поднимет знамёна своего племени, зубами и когтями прорубая им дорогу сквозь терновник.

[indent] Потому что отныне она знает, что будет правильным, и сомневаться не станет.

[indent] Потому что отныне её племя непременно отыщет заветную дорогу из жёлтого кирпича, что выведет к изумрудному городу.

VI. независимость.
fleurie — hurts like hell

[indent] «Давно не виделись.»

[indent] Звук из прошлого. Далёкого и едва ли реального. Звук из забытого детства, когда они ещё были счастливы. Когда ни на одного из них не была отброшена темень отца, когда всё казалось простым и искреннем; когда они оба были другими.

[indent] Аконит усмехается на выражение морды сестры, и в этом жесте она видит его прошлого.

[indent] «Что, не ожидала меня здесь увидеть?»

[indent] И Горечь тихо смеётся. Все обиды и злоба, тянущаяся между ними связующей нитью, в секунду обрываются, и в силуэте напротив она видит своего брата. Того, которого раньше любила, но была вынуждена отпустить также, как гавани отпускают корабли.

[indent] «С этой жизнью я дарю тебе независимость. Ты можешь доверять кому угодно, но зависеть лишь от себя и своих решений: в конечном итоге, у тебя останешься только ты сама. Не иди за другими, прокладывай собственный путь. Будь той, кто проведёт других по нему, и не теряй себя, как случилось со мной.»

[indent] Детские страхи и огорчения не исчезают насовсем, но уменьшаются до размеров песчинки. Горечь не то, чтобы простила брата, но неописуемо тому сочувствовала. Ей хотелось бы, что всё вышло иначе. Хотелось бы повернуть время вспять, дать им больше времени и всё исправить, но всё, что она может — хранить крупицы тех светлых о нём воспоминаний, что ещё остались.

[indent] Его касание отбрасывает в невесомость и выбивает воздух из грудной клетки как при ударе о камень. Чувство такое, будто Горечь тонет: любые попытки действовать будут тщетны. Всё тело сдавливает от неожиданно навалившейся ноши; она сковывает движения и вот-вот расплющит, не оставив ничего, кроме мокрого места. Ей не больно, но отчего-то страшно: стальные обручи невидимыми тисками сжимают мышцы почти до потери сознания от нехватки привычного кислорода, но отпускают ровно за секунду «до».

[indent] Она почти со всхлипом делает глубокий вдох и откашливается от ощущений, поднимая глаза на Аконита.

[indent] < так ты себя чувствовал? >

[indent] Ответом ей будет промелькнувшая скорбная печаль на его морде и грустная ухмылка. Совершенно потерянный и запутавшийся, но показавший ей, каково это — жить чужой жизнью, слепо следовать по пятам другого, быть подвластным кому угодно, но не себе.

[indent] И Горечь сделает всё, чтобы такого с ней не произошло. Всё, чтобы сбросить с себя кандалы и стереть в пыль преследовавшую её тень отца.

VII. честность.
tommee profitt feat. fleurie — winter's song

[indent] Горечи требуется время, чтобы осознать увиденное: перед ней стояла та, кто минутами раньше находился в той злополучной пещере, и кому предстояло пройти ещё многое, прожить долгую жизнь, но судьба распорядилась иначе.

[indent] Светлый мех сияет ярче прочих, и силуэт выглядит совсем чётким. Когда печальная улыбка поднимает уголки чужих губ кверху, Горечь рефлекторно прижимает уши к голове: несправедливо.

[indent] «Это так странно. Только что я была там, а теперь...» Она осекается, замолкая, и быстро берёт себя в лапы, подавляя остаточные эмоции. «Мне выпала огромная честь подарить тебе новую жизнь, и зная, что она поможет тебе сохранить наше племя, я с гордостью это сделаю.»

[indent] Шиповничек уверенно подходит почти вплотную, заглядывает в чужие глаза и с трудом, но всё же выдаёт более искреннюю улыбку, в которой отчётливо прослеживаются сожаление и надежда.

[indent] «Я дарю тебе честность. Требуется огромное мужество, чтобы не обманывать других, но ещё большее — чтобы не обманывать саму себя. Не прячься за отрицанием правды, даже если она горчит, и увидишь как сильно это изменит не только твою жизнь, но и чужие.»

[indent] С этим касанием Горечь чувствует запах хвойного леса, свежести и цветов. Честность заполняет её воздушным вихрем по спирали, пульсирует лёгкостью и неизбежностью и приносит долгожданное облегчение. Все створки и замки́ рушатся, опадая наземь как опадают медные листья по осени. Лёгкий мандраж, какой бывает перед чем-то волнующим, разносится по телу, чтобы осесть в солнечном сплетении и позволить взойти первым росткам принятия.

[indent] Ей кажется, что всё вокруг замирает.
[indent] А после остаётся лишь свобода.

[indent] — Спасибо, Шиповничек.

[indent] «Позаботься о нашем великом племени.»

[indent] И с губ сорвётся едва слышное «обещаю.» И обещание это она непременно сдержит. Вырвется из возведённой для себя клетки, расправит обугленные крылья за спиной и станет ещё сильнее, чем была прежде.

VIII. любовь.
elsa & emilie — ocean

[indent] Под её поступью едва ли не прорастают цветы. Вся она словно соткана из тончайших нитей паутины, покрытых сверкающими в лучах каплями росы будто драгоценными камнями. Она улыбается так, что тёмное пространство вокруг, кажется, озаряется, а тепло, что живёт внутри неё, проходит насквозь.

[indent] Горечь помнила её слишком хорошо, как помнила и то, что с её гибелью целый мир опустел и потерял краски, потому что Пересмешница забрала их с собой.

[indent] «Здравствуй, моя милая.»

[indent] Её голос всё ещё звучит соловьиными трелями и первой капелью по весне. Мелодичный, тонкий, убаюкивающий также, как материнская колыбельная убаюкивает своё дитя.

[indent] Когда-то она точно также рассказывала маленькой Полынушке сказки и легенды о далёких берегах и неизведанных местах, которые отыскать способен лишь кто-то по-настоящему смелый и упрямый.

[indent] «Я счастлива, что могу увидеть тебя снова, пусть и ненадолго.»

[indent] И звёзды, запутавшиеся в её длинной светлой шерсти, сверкают в такт каждому слову.

[indent] «И мой тебе дар — любовь. Позволь ей проникнуть в свои разум и душу, не бойся получать её и дарить, потому что какой бы опасной и непонятной ни была любовь, жизнь без неё и не жизнь вовсе.»

[indent] Она бы хотела, чтобы эта жизнь принесла долгожданное облегчение. Хотела бы почувствовать лёгкость и невесомость, но вместо этого дар Пересмешницы бьёт молнией, расходясь изломанными дорожками. Импульс электричества становится уколами самых тонких игл; вместе с ними ощущается лёгкий холод и онемение. Сначала Горечь не чувствует лап и хвоста, а после — всё остальное, будто в самом деле оказывается погребённой под толщей снега, с той лишь разницей, что испытывает до головокружения и тошноты сильные муки.

[indent] Пересмешница даёт ей расслабиться, когда боль уходит, и всматривается в янтарные очи так внимательно и ласково, что хочется добровольно стать пленницей этого взгляда.

[indent] «Люби этот мир также, как его любила я. Делай это вместо меня.»

[indent] Ей больше не удастся почувствовать молодую траву под лапами, она не сможет подставить морду порыву ветра и не услышит барабанящий шум дождя. Пересмешница хранила в себе так много чувств к этой жизни и ко всему, что в ней имеется, что Горечи становится не по себе от мысли, что они все имеют то, чего другие были в один миг лишены.

[indent] Какой-то глубинный порыв заставляет медленно кивнуть головой, словно сомневаясь, но Горечь тут же понимает, что так было нужно. И, быть может, любви в ней куда меньше, чем хотелось Пересмешницы, в действительности её куда больше, чем думала сама Горечь.

IX. великодушие.
jamie duffy — solas

[indent] Как солнце прорывает сгустившиеся тучи, так и сейчас взгляд прорывает мнимую завесу, скрывающую за собой истину. Чёрная смоляная шерсть, янтарные глаза, вобравшие в себя непонимание, смятение и ненависть, взращенную лунами. Горечь отвечает на его взгляд прямо, но как и он не может скрыть вопросов. Лёгкий наклон головы набок, говорящий красноречивее всяких слов. Она делает шаг навстречу (снова), но замирает, когда до ушей долетает собственное имя, не в силах пошевелиться.

[indent] Его силуэт — пульсацией, токовым разрядом и раскалёнными углями. Её пасть приоткрывается, пытаясь вобрать в себя воздух; глаза расширяются до размера озёр, и имя срывается с губ тихим отголоском, режущим гортань: — Горицвет.

[indent] Не верит. ОНА НЕ ВЕРИТ.

[indent] Опалённая огнём шерсть мерцает и струится лунным светом, и некогда потухшие глаза сейчас блестят ещё сильнее, чем когда-то при жизни. Он здесь, перед ней. Почти живой. Поддайся вперёд и коснёшься длинной шерсти, но Горечь одёргивает себя, потому что кажется, словно от малейшего прикосновения он тут же исчезнет; также быстро, как однажды исчез из её жизни.

[indent] В его глазах необъятная любовь и забота. Всё то, что Горицвет дарил ей на протяжении всего отведённого ему на земле времени. Мягкая улыбка моментально отзывается уколом в небьющийся теперь орган, разгоняет застывшую кровь и степенно заполняет очи солёной водой, которая так и не выйдет из берегов. Все говорят, что терять близких больно, уходить самому — страшно. В действительности страшнее всего видеть их вновь, на короткий, безумно быстрый миг, и знать, что в итоге придётся отпустить навсегда.

[indent] «Посмотри на себя.»

[indent] Смеющийся низкий голос разлетается эхом с каждым его шагом, и Горечь готова разорвать собственную кожу, выпрыгнуть из скелета и навсегда остаться возле него.

[indent] «Ты стала ещё сильнее и прекрасней, и прошла через столько всего. Знай, где бы ты ни оказалась, что бы с тобой ни случилось, я всегда буду рядом.»

[indent] Ломанные и короткие движения головою, пристальный взгляд и страх моргнуть. Горечь смотрит на него также, как смотрят на лик святого, и вся запертая в ней любовь воском от свеч плавится.

[indent] «Мой дар тебе — великодушие. Прошлое должно оставаться прошлым, тем более, что оно в чём-то было кошмаром. Никто не в силах забыть ошибки, но совершить их может каждый, нужно уметь выносить из них пользу и двигаться дальше, а главное — не дать им возможности лишить вас шанса на лучшее. Не позволяйте грузу былого утащить вас на дно. Если не ради себя, то ради других.»

[indent] —Горицвет- — её голос обрывается вместе с его касанием, и всё тепло опоясывается теплом и трепетом.

[indent] Великодушие не чувствуется как знойная жара или холод тысячи зим; оно совсем не такое, как прошлые жизни. Эта чувствуется как нечто, что заставляет тебя подниматься и идти вперёд. Что-то согревающее, как небольшой костёр, как сияющее на небе солнце; мягкое, тягучее и вязкое, точно мёд. Горечь тонет в нём и растворяется, позволяет забраться в самое нутро, достичь потаённых уголков и заполнить до самого верха, чтобы почувствовать себя, наконец, живой.

[indent] «Не вини себя, как я не виню тебя. Будь стойкой и самоотверженной, потому что тебе есть, за что бороться. Я горжусь тобой.»

[indent] И всё вдруг перестаёт иметь значение. Все вопросы, всё то, что так хотелось ему рассказать, чем хотелось поделиться, пропадают, потому что лишь сейчас Горечь в полной мере осознаёт, что Горицвет всегда будет с ней.

[indent] И в этом — его самый ценный подарок.
[indent] В этом — его обещание.

* * *
ásgeir — glæður

[indent] Они восседают перед ними немыми апостолами, источая слабый холодный свет и величие. Невидимые палачи, молчаливые наблюдатели — звёзды в их шкурах сияют ярко мелкими всполохами, и хочется сощуриться.

[indent] «Вы — наше будущее и чьё-то прошлое, и отныне вы не одиноки.»

[indent] Низким эхом в черепных коробках.

[indent] «Распорядитесь нашими дарами верно, и мы примем вас когда придёт время.»

[indent] < время. >

[indent] Здесь его движение отличается от того, что осталось за лопатками. Там, внизу, бок о бок сражаются бравые воители, не успевшие оплакать собственных лидеров. Их когти со свистом рассекают пространство, а крики ярости оглушают и заполняют своды пещеры. Но то, чего Горечь понять не в силах: почему он?

[indent] Она глянет на Сгоревшего искоса, убирая вопросы подальше, и от призрачного войска отделится самый близкий ей силуэт.

[indent] «Пообещай, что не будешь торопиться вернуться сюда. Поверь, мы ещё встретимся.»

[indent] Это его касание ощущается по родному и больше не затрагивает физическую оболочку, но несомненно чувствуется нутром.

[indent] Горицвет смотрит на стоявшего рядом с названной дочерью кота пристально, но с присущей ему мягкостью; так, словно смотрит на кого-то близкого. Опустит взгляд на мгновение в короткой задумчивости, чтобы после произнести: «у тебя его глаза», и всё резким хлопком встанет на свои места.

[indent] Недостающие детали разноцветной мозаики из стекла заполняют пробелы, и голос Рокота на задворках повторяет давно брошенную им фразу: сквозь листву тоже стелется туман.

[indent] И Горечь, наверное, впервые за всю жизнь заходится в таком громком хохоте.

[indent] < каково тебе быть одним из тех, кто носит в жилах ту самую, ненавистную тебе дурную кровь? >

[indent] Ей требуется усилие, чтобы смолкнуть, и единственное, что она говорит ему:

[indent] — Пора возвращаться.

новое начало

[indent] Где-то далеко слышатся голоса. От них гудит голова и хочется зарыться мордой в песок, но внутренний голос настойчиво твердит борись, борись.

[indent] Первое, что она чувствует — травянистый запах, чью-то густую шерсть и обжигающее дыхание.

[indent] Омела.

[indent] Горечи кажется, что она всё ещё не дышит; внутренности горят и плавятся. Ей требуются все усилия, оставшиеся в совсем-недавно израненном теле, чтобы немного приоткрыть глаза, но сил не хватает, чтобы посмотреть по сторонам — туда, где за собственные жизни сражаются уже ослабленные и изувеченные воины.

[indent] — Я же сказала тебе уходить, — глухо, с хрипом; всё во рту пересохло и наполнилось кровью, но та боль, что всё ещё крепко сжимает в своих объятиях, ничто по сравнению с той, которую испытали все они, на собственных глазах потеряв не просто лидера, но и надежду.

[indent] И только сейчас она понимает, что тишина наступила слишком резко, а боль от увечий — фантомная, и она поднимается восставшим из пепла фениксом, стряхивая со слипшейся шерсти грязь и себя прошлую.

[indent] Их страх питает его. Он льётся реками через каждую клетку кожи, чтобы в конечном итоге океаном сойтись в одном месте; их эмоции-чувства — подношения, и Мор принимает их с жадностью и удовлетворением. Его глаза мечутся из стороны в сторону, не зная, за какой силуэт зацепиться следующим, когти оставляют на телах новые полосы боли и унижения, потому что все они слабы и беспомощны, и он это знает; но главное, что знают они.

[indent] Его огромная фигура нависает над их головами тенью смерти, отсчитывая последние минуты. Он больше не ревёт, но глухой рык всё же обжигает гортань и язык огнём, а дыхание воняет падалью и разложением.

[indent] Он мог бы прихлопнуть их одной лапой, если бы захотел. Мог бы разорвать на мелкие куски тёплую плоть и насладиться алой кровью. Мог бы, но это ведь так просто и скучно, правда?

[indent] Они должны понять свою беспомощность, должны узнать своё место в пищевой цепи, должны осознать, что являются не более, чем букашками. И после этой ночи не останется ни одного, кто не будет дрожать от страха при воспоминании о нём.

[indent] Они мельтешат, закрывают друг друга так, словно один щуплый кот способен остановить ярость и силу медвежьих когтей, но в итоге он добивается своего: в их мордах, в их движениях и голосах слышится ужас. Неподдельный, звериный, опоясывающий кольцом, заставляющий понять их положение и отступать. И даже когда одна из них — мелкая наглая соплячка, возомнившая себя героем, — цепляется за его ухо, Мору она кажется комаром, пищащим мерзким голосом. Его когти проходят по её боку, слух не различает слова, но он смотрит на неё так, что всё становится ясно: ты сдохнешь следующей при нашей встречи. И это он ей обещает.

[indent] Сегодняшняя ночь насытила его, и Мор вновь заходится в громком хриплом рёве, от которого деревья за пределами пещеры гнутся и содрогаются. Он с силой бьёт передними лапами по земле, поднимая пыль и крошево камней, и тяжело выныривает из пещеры, вбирая в лёгкие морозный воздух. Вокруг него будто клубится пар от разгорячённого тела, и кровь на губах кажется намного слаще.

[indent] Эта ночь была первой, но не последней. Они будут искать его, будут дрожать от предчувствия неминуемой гибели, ждущей их за углом, но не смогут найти. Мор спрячется, уйдёт дальше, чтобы наесться и дать им время принять неизбежное, а после вернётся. И тогда они пожалеют, что не погибли в этой пещере, ибо каждый их день будет начинаться со страха за их жалкие жизни, а заканчиваться ночными кошмарами, в которых сама смерть точно тонкий тростник перекусывает их шеи и ломает кости.
[AVA]https://i.imgur.com/TzNAUsz.png[/AVA][NIC]МОР[/NIC][STA]mortus[/STA]
→ ???

офф: будьте осторожны, мор может оказаться в любой локации,
где указано возможное появление гм.

язык практически успевает повернуться в подсохшей, словно бы покрывшейся песками времени и прошлого пасти, да помочь своими незамысловатыми толчками помочь вырваться нескольким приветливым звукам навстречу незнакомой чужеродной кошке, как вдруг сначала вновь зазвучавшие знакомые лидерские голоса невольно привлекают всё внимание к себе, а после... юрко пробирающийся прямиком под лоснящуюся, плотную кошачью шкуру, непозволительно нагло сковывающий нежную кожу и бугорками-мурашками усеивающий ту, просачивающийся к заколотившемуся о рёбра, к зашедшемуся в безостановочном беге сердцу холод враз обтягивает своими невидимыми цепями мускулистое туловище и прозрачными, но ощутимыми колышками прибивает то к каменистому полу. щекочет чувствительный нюх запах, который нельзя спутать ни с чем и одновременно с этим до невозможного сложно распознать во всех завихрившихся, начавших бурлеть ароматах встревоженных, местами испуганных котов и кошек, хвоста самостоятельно, без какой-либо команды от уже начавшегося отключаться мозга начинает судорожно метаться близ лап, а когти в молчаливом бессилии впиваются в затвердевшую поверхность. хочется сбежать.

однако... поднимаясь торопливо на лапы, теряясь невольно во всей той начавшейся суматохе и суете, уши треугольные прижимая да пряча от раздающихся криков, визгов, смертоносного рёва, ливень ни на единую секунду не подрывается в сторону светлеющего, только освободившегося от жуткого силуэта смерти входа и лишь немного медлит перед тем, как с боевым кличем рвануть в самую гущу. раздвигает своими широкими плечами то смыкающиеся, то рвущиеся сами по себе ряды знакомых и незнакомых разноцветных спин, местами уже окроплённых кровью – своей или чужой? – зубами от пробивающей крупной дрожи стучит и щёлкает навстречу приближающемуся косматому чудовищу, да шерсть воинственно дыбит и пушит в области загривка, словно бы всем этим показывая одно: хватит бояться. страх слишком долго и слишком мучительно сковывал душу и сердце молодого кота, слишком неприятно портил и усложнял ему жизнь, лишая всех возможных её прелестей.

и всё же, страхи не бывают необоснованными. наносимые и получаемые раны и травмы, которые неминуемо болят и ссаднят, хлещущая прямиком на морду и заливающая глаза кровь из порванного уха и рассечёного лба, и даже оглушающие неслышимые, непонятные слова – или просто звуки? – не могут затмить собой мелькнувшего на переферии чёрного пятна, после с глухим ударом врезавшегося в одну из окровавленных стен. осознание этого, узнавание в промелькнувшей шкуре никого другого как глашатая, как соплеменника, как некровного родного брата заставляет внутри что-то весомо переломиться, лопнуть, сломаться и потеряться в охватившем лиственного истреическом ужасе. он непозволительно теряется и отвлекается от основной своей цели, потерянным взглядом рыскает по окружающей каждого из них непроглядной темноте в поисках двух давно знакомых и столь дорогих янтарных глаз, отчего пропускает несколько ударов и в какой-то момент вдруг оказывается окончательно повержен, обнаруживает себя хромающим, заваливающимся в бок от чьего-то болезненного толчка в сторону выхода.

— медведица?

взгляд, затуманенный и рассеянный, совершенно случайно натыкается на распростёртую на полу в стороне давно знакомую бурую шкуру, и брови в неверии стекаются ближе к переносице: неужели она тоже? в это не хочется верить, этого не хочется знать хотя бы сейчас, когда сердце и без того уже безжалостно разорвано на небольшие, небьющиеся кусочки, с этим абсолютно не хочется мириться, и поэтому ливень с промелькнувшей в разбитом прищуре решимостью тут же устремляется к сестре погибшего лучшего друга. носом мимолётно зарывается в её шерсть в попытках уловить под той хотя бы слабые отголоски сердцебиения или утихающего, но всё ещё свидетельствующего о бьющейся в её жилах жизни, вслушивается несколько быстротечных мгновений, чтобы затем, не обращая внимания на собственную боль, кое-как взвалить обмякшее без сознания тело на собственные дрожащие плечи и предпринять попытку выбраться.

силы покинули его удивительно быстро. стоит воину сделать несчастные пять коротких, практически невесомых шагов, как вдруг передние лапы предательски подкашиваются и вынуждают неуклюже завалиться на пол; подбородок болезненно ударяется о каменистый пол злосчастной пещеры и, кажется, превращается в кровавое месиво, прежде болящая больше всех лапа изгибается с хоустом под неестественным углом и обездвиживается, но серогривый не позволяет соплеменнице упасть с его спины и до последнего мига аккуратно придерживает ту от получения новых травм.

в крайнюю секунду перед тем, как безвозвратно закрыть глаза, ему даже кажется, что где-то там, посреди сливающихся в единое цветастое одеяло шкур вдруг восставшим из пепла фениксом поднимается на лапы сгоревший.
>>> главная поляна

Отредактировано Ливень (2023-03-15 20:46:32)

Но мишка, кажется, больше не хочет играть. На миг их взгляды пересекаются, и Маковка отчётливо видит в огромных чёрных, частично залитых кровью глазах немой посыл о том, что игры кончились. Зверюга словно пыталась... запомнить ее что ли? Словно какой-то влюбленный юнец, который подходит, ничего не говорит, внимательно таращится на объект своего воздыхания, затем также безмолвно уходит и после ты чувствуешь на себе его взгляд, куда бы ни направился, где бы ни выдался случай пересечься с ним. Рыжей однажды довелось подобное испытать - ощущения так себе, конечно. Собственно, как ни поразительно, но косматый поступил в точности также: разве что зарычал всё же сперва оглушительно, попытался последним ударом лап по земле зашибить какого-нибудь случайно попавшегося под его выпад беднягу, грузно вывалился из явно слишком тесной для себя пещеры и, капая кровью из ран на снег, отправился восвояси, оставляя за собой лишь треск ломающегося сухостоя.

И наступила полная тишина.

Правда, ненадолго. Совсем чуть-чуть, чтобы выдохнуть. Снова вдохнуть. И снова выдохнуть. Словно этакая маленькая проверка на жизнь. Для тех, кому было еще что проверять. Маковка встряхивается, негромко шипя на свой слегка подранный бок. Конечно, это ничто по сравнению с многими. Букозуб порой оставлял ей такое же, привыкла уже. Первым подходит к Первоцвету, обнюхивает, осматривает. Вроде живой, дышит, смотрит в ответ. Мотает головой - мол не болтай, отдышись, тяжело ведь. Касается носом уха, на краткий миг прижимается подбородком к макушке. Нужен. Кто, если не ты? Есть еще одна. Бежит к ней, туда, где оставила. Сверяется. Бодает слегка головой в бок, дует в большое ухо. По привычке детской, полюбившейся. Нужна. Помогает подняться, доводит до отца.

- Уходим, вдруг захочет вернуться или друзей пришлёт! - фыркает негромко сестре, подталкивая мягко к Первоцвету. - Вдвоём проще будет.

Дед говорил, что медведи живут по одиночке, но проверять ей этого, конечно же, не хочется. Только теперь, убедившись, что самые дорогие, ради кого она полезла в это месиво - в порядке, обводит взглядом всю пещеру. Примечает Щетинника, что держит в зубах чёрное гладкое тело Тенепляса в попытке поставить глашатая на явно негнущиеся лапы. В голове воительницы проносится крамольная мысль, и когти сами собой, выбравшись из подушечек, царапают холодный камень. Два глашатая и лишь одно место предводителя. Две дороги, что могут привести и в пропасть, и в дивные леса. Сторонников у обоих будет предостаточно. Так может... стоит нанести упреждающий удар?

...

Но нет. Не стоит. Пока рыжая прикидывает, подходит ли ей роль защитника спокойствия всея племени, медовый взгляд примечает нечто. Неестественное. Противоестественное. Невозможное. Движение смятого пёстрого тела. Изодранного, переломанного, окровавленного. Ранее. Не сейчас. Сейчас - словно не было ничего. Словно всем им разом померещилось, словно никто не слышал крика. Словно никто не оплакивал, не скорбел, не бросался мстить, в ударах выражая свою любовь и ранами полученными разделяя боль и отвагу. Словно ничего и не было. Только вот было. Было и даже больше. Даже не было - до сих пор есть, в разных углах этой Рокотовой пещеры. Стонущее. Страдающее. Раненное. Возможно, даже умирающее. Это есть - не для нее. Не для них, тех, что встали, словно ни в чем ни бывало, словно кто-то вдруг сказал подняться, и они поднялись. Словно...

Словно где-то там кто-то так решил.

Но не всем такое дано.

Маковка останавливается у маленького тела Шиповничек. Песочная грудка не вздымается. Не опадает. Никакого движения, хоть сколько-нибудь намекавшего бы на то, что и она чудесным образом сейчас вернется к тем, кто сражался в том числе и за нее тоже. Нет, ученица просто мертва. Некрасиво и одиноко, как всем им когда-нибудь предстоит. Кому-то рано, кому-то -  поздно. Потому что они - просто они. Им не дано бросаться в любой бой очертя голову, не думая о себе. Их тела хрупкие, а души - слабые, всех без исключения. Сильные души живут там, на Серебряном Поясе. Сильные настолько, чтобы оживить мёртвого, излечив, казалось бы, невозможные раны.

Ну хотя бы не будет борьбы за власть, и всё останется по старому, - подумала воительница, неожиданно бережно поднимая тело безвинно павшей малышки. - И, надеюсь, Омела придёт в себя, чтобы разобраться со всем этим беспорядком... Лапы начинают неметь от холода, не хватало еще простудиться.

Около них сейчас наверняка соберется толпа, что не продохнуть будет. Вместо этого рыжая подходит к семье. В который раз за эту слишком долгую ночь удостоверяется, что и Первоцвет, и Квакша до сих пор, всё еще в относительном порядке. Хоть сколько-то лучше, чем безжизненное тело в ее пасти, и на том уже спасибо. Кому только... Встаёт между ними, готовясь подставить плечо либо одной, либо другому в зависимости от необходимости. Полностью фокусируясь на своей семье.

На тех, ради кого она рисковала своей единственной жизнью.

/ переход в лагерь /

[indent] Не оборачивайся.
[indent]  Помнится, сказал ей Остролист (тогда еще Колючий), когда они сбежали вместе из лагеря, прочь от Сумрака, в чью подстилку оруженосец подбросил колючку, прочь от унылой рутины — навстречу приключениям... Крапивка не обернулась ни разу, когда они добирались до выхода из лагеря: чувствовала, что глянет назад, и за спиной вырастет огромный черный силуэт, а затем на нее гаркнут, может, оттаскают за холку. Веселье кончится.
[indent] Сейчас Крапива тоже смотрела вперед. Из пещеры раздавалось рычание, яростное шипение котов, но воительница упорно ковыляла обратно домой, пытаясь игнорировать удаляющиеся голоса. Обернется — увидит зверя, увидит Омелу, либо погибшую, либо сгорбившуюся над телом Горечи Звезд... Заметит издали яркую шерсть Шиповничек. Но впереди их с Озаряющей ждет спасение. Крестовик обработает раны, остановит кровь Остролиста, может, придумает что-то, что спасло бы лапу Крапивы... Чудовищное осознание мельтешило на задворках сознания: в глубине души Крапива понимала, насколько тяжела ее травма, просто сердце еще не готово было принять реальность. Кошка пыталась сосредоточиться на сохранности Остролиста. Полосатый кот волочился по снегу мертвым грузом. Видят предки, его смерть отразится на Крапиве сильнее какой-то сломанной лапы. Она не просто так бросилась наперерез медведю, спасая друга: она бы сделала это еще раз. И еще, пусть уши ее оглохли бы от жуткого рычания.
[indent] Вдруг то самое рычание раздалось в опасной близости. Крапива прильнула боком к Озаряющей, отодвигая молодую воительницу в сторону. Кошка округлила глаза, напрягла мышцы, готовясь к худшему, но чудовище лишь пробежало мимо Туманных кошек, взметая за собой снежные хлопья.
[indent] "Пусть уйдет подальше..." - подумала Крапива, глядя косматому вслед. Интересно, кто остался невредим?.. Она почувствовала, как голова сама собой поворачивается.
[indent] Нет, нет. Не оборачиваться. Там лишь боль. Лишь напоминание об ужасном.
[indent] Однако... что ей терять? Остролист будто перестал дышать. Да. Она обернется. Может, это всё - наваждение, может, кошмар тут же закончится? Она проснется в уютной палатке воителей, ровно перед тем, как Горечь Звезд отведет их на настоящий Совет.
- Озаряющая, - шепнула воительница, касаясь трехцветного бока вновь, теперь уже мягче. - Ты слышала? Что-то... Про звездных  предков и спасение. Я мигом, - "миг" растянулся из-за поврежденной конечности, но Крапива добралась до склона, ведущего в пещеру. - Предки! - ахнула кошка, пятясь назад. Она не верила своим глазам. - Ох, предки, Озаряющая! - окликнула Крапива повторно. Вдруг ей просто мерещится? Лихорадка, к примеру, началась от кровопотери...
Покойный глашатай Лиственного племени твердо стоял на лапах, от его чудовищных ран не осталось следа. А подле Омелы, с трудом поднимая голову, лежала Горечь Звезд... Живая.
[indent] Ожившая.

♫ thomas bergersen - merchant prince

Мягкий-горьковатый запах словно бы кружится рядом, увлекая, обещая покой. Омела отдаляется от звуков битвы, растворяется в нём. Есть ли смысл бороться, когда результат один? Все дороги ведут к всепоглощающему покою, сну от которого никогда не очнешься - и она была бы рада в него окунуться.

Когда над ухом слышится легкий вздох, Омела слабо шевельнет кончиками ушей, не спеша открывать глаза, стараясь продлить на короткое мгновение отчаянную надежду.

Но она как никто другой знает - с такими ранами не живут.

— Я же сказала тебе уходить, - Хриплый, но до безумия знакомый и родной голос раздается совсем рядом, заставляя целительницу недоверчиво распахнуть глаза и отшатнуться в неверии. Пёстрые бока поднимались и опадали, а живительный янтарь предводительских очей горел небывалой силой.

- О предки, - шепчет негромко, кровоточащие раны затянулись, оставив после себя только страшные рубцы, но на пёстрой шерсти всё еще алели капли запекшейся крови. - Великое Звёздное племя, Горечь Звёзд, моя дорогая, - Звучит куда громче, отдается от стен пещеры, невольно привлекая внимание. Рядом с пёстрой шубой восстает чернённая, целительница не может вымолвить ни слова, лишь в порыве невольном поддаётся вперед, щекой проводя по щеке Горечи, глаза предательски горят, и Омела жмурит их, не желая показывать. Понимание оседает пыльцой на бело-бурой шерсти, она шепчет в самое ухо: Сгоревшая Полынь, да?

И отстраняется, многозначительно смотрит желтыми очами, обещая не самый приятный разговор намного позже.
Обводит взглядом пещеру - многие лежали, но бока их двигались. Лишь один силуэт был неподвижен - непоправимым и вечным сном укутанный.

- Горечь Звёзд, Шиповничек, она... - Сглатывает комок в горле. - Я понесу её.

---> главная поляна тумана

[indent] Её душу словно выпотрошили, сшили заново и вернули на место; Горечь не знает, за что уцепить свой взгляд, но неизменно возвращает его на вороную шерсть уже-не-Сгоревшего. Среди боли и смерти она находит Шиповничек, перед которой извиняется второй-третий-четвёртый раз, прекрасно понимая, что даже тысячи «прости» будет мало. Всматривается в каждого слишком долго, слишком пристально, оценивая нанесённый ущерб, и тихо шипит себе под нос от осознания собственной беспомощности.

[indent] Пока она была там, здесь воины отдавали свои жизни, бросались грудью вперёд, чтобы защитить то, что им дорого, а у неё — ни единой царапины. Всё это выглядело как насмешка.

[indent] Горечь делает глубокий вдох, прокручивая в голове слова Ракитника: «На твою долю ещё не раз выпадут испытания, изменить исход которых ты будешь не в силах, но должна будешь принять.»

[indent] н е с п р а в е д л и в о.

[indent] Ей понадобилось несколько секунд, чтобы самой себе вернуть рассудок и крепче встать на лапы. Ещё меньше времени ей потребовалось, чтобы заставить себя принять неизбежное. Сейчас не время: ни для эмоций, ни для слов. Дойти до лагеря, помочь добраться до безопасного (ли?) места самым израненным, позаботиться о том, чтобы трав хватило на каждого, а после; после он. Тот, в чьих жилах текла её кровь.

[indent] Омела прислоняется к её щеке, смотрит осуждающе, но почти как на святую, и Горечь хочет глаза закатить по-кругу, но молчит. Прикусывает собственный язык, отвечая на раздражённый и многообещающий взгляд совершенно прямо, зная, что до этого их разговора ещё далеко, и пышным хвостом скользит по серому боку, говоря, что теперь всё будет хорошо.

[indent] Голос Омелы звучит едва ли не на всю пещеру, и Горечь слегка щурится, всё ещё ощущая странное подвешенное состояние, потому что совершенно не знает как нужно чувствовать себя после смерти и возрождения, но знает, что нужно делать.

[indent] — Идти можешь? — склоняется к уху Щетинника, бегло осматривая его силуэт, и переключается на Тенепляса, которому явно досталось больше. — я ему помогу, собирай остальных, — взмах головы и более громкий голос: — те, кто могут идти сами, помогите тяжелораненым.

[indent] Она головой подталкивает глашатая вверх, поддерживает его всем корпусом как палка держит сломанную конечность, и негромко обращается уже к чёрному воину: — не сможешь идти сам — понесу.

[indent] Горечь то и дело хватает сползающего вниз Тенепляса за шкирку, облегчённо выдыхает, когда видит живых Озаряющую и Крапиву, и первую остановку делает возле Первоцвета, Маковки и Квакши, поочерёдно рассматривая их.

[indent] — Ежевичка не обрадуется, но будет гордиться, — небольшая пауза, за которую Горечь успевает рассмотреть каждую рану на телах воительниц; особенно выделяется подбитая племянница. — вы молодцы, — пусть слова и не принесут должного упокоения, но являются чистейшей правдой.

[indent] И уже у выхода из пещеры она сбавляет шаг до полной остановки, когда ровняется с Метеором.

[indent] — Узнай про отца у своей матери. Когда убедимся, что в лагерях безопасно, и раненные получат первую помощь — встретимся на Цветочном поле через один заход солнца на рассвете, — и, найдя среди соседей ту самую пятнистую ученицу, коротко кивнёт уже ей. Потрёпанная, но живая.

→ в лагерь