- начало игры

И самого ленивого - искоса бросающего взгляд на возвышенность и вернувшихся патрульных - взбаламутит дрожь интереса. Пробежится по телу, разольётся по мышцам и заставит напряженно застыть в ожидании. Ещё не подался вперёд горняк, но готов рывком сорваться ближе к скале собраний. Чтобы воочию познать реальность легенды, услышать о тех, ради которых шли, ради которых преодолевали тяготы, лишь бы узнать хоть что-то о потомках Небесного племени. Он сидит, прилизывая шерсть на груди, выдергивая прицепившиеся сухие листья из длинной шерсти после тренировки, и подсматривает, поглядывает, будто тайком, пока советник смотрит не сюда, не на поляну, где копошатся любопытные - воители, оруженосцы, целители.
Срывается навстречу новостям, стоит Ливнезвёзду направится к выступу, теряется в толпе мелким стрижиком и остается в тиши, затаивая дыхание и всматриваясь в хоть и несколько осунувшуюся, но гордую и сильную стать предводителя.
Горное племя, сегодня мы впервые встретились с потомками Небесного племени, - ученическое тело пробирает предвкушением, вспыхивают образами разношерстные воители, - некогда единое племя разделилось на два и во главе этих двух племен стоят предводительницы, - уши вздрагивают от удивления и где-то на языке оседает невысказанный вопрос.
Не нашлось наследников и советников? - взгляд на секунду касается их наследника, перескакивает на пятнистого Птицемлечника, а потом задумчивый возвращается к предводителю.
Пояснения Ливнезвезда оседает подозрением и колышет неуютно шелест души внутри оруженосца. Два племени в таком состоянии. Они уже не представляются процветающими, цветущими, обильными на теплые отношения внутри и сохраняющими спокойствие внутри. Не тянут на их горное, веющее спокойствием даже в самые громкие происшествия.
Волей Предков и познакомимся, - на совете, куда их позвали. Оставалось лишь одно - оказаться на него приглашённым, сделать для этого всё возможное.

Собрание оканчивается посвящением Перелётной - теперь уж Чайки. Подхватывая общий крик и поздравление для юной воительницы, отмечает себе, что еще поздравит её позже, а пока отходит, позволяя подойти ближе более близким её друзьям и родственникам. Не успевает отвлечься, как краем глаза видит летящее огненное облако, шустро влетающее ему в грудь. Его пошатывает, но он предварительно упирается задней лапой, принимая на себя "удар" Огневицы. Шерсть её так и движется от эмоций, усы дрожат, а голос кричит. Слабо трогает губы улыбка, и Стрижекрыл легко сцапывает её за бок лапой, легонько стискивая в "объятиях".
Потомки небесного племени в самом деле живут в долине! Да еще их там целых два племени, которым управляют кошки! - чуть ли е пищит от восторга, заставляя друга хмурится и ловить себя на неоднозначных мыслях.
- Ты так радуешься двум племенам потомков, - щурится, пряча в глазах смешинки, а сам отпускает кошку дальше от себя, задумчиво взмахивает хвостом и садится, продолжая свою мысль: - ..или дело в кошках-предводительницах?
Скорее всего первое, но он решил уточнить сразу, не затягивая этот момент, чтобы не водить потом по водной глади хвостом.

Отредактировано Стрижекрыл (2024-01-19 23:30:03)

Дуновение сжал губы и удержал порыв зажмуриться, про себя выругаться на мысль о том, что, видно, вряд ли хоть кто-то, кроме самого Ливнезвезда и ушедших, представлял ситуацию полностью.
Два целителя и советник, чтобы помочь? И не лучше ли в лавину взять побольше крепких лап, чтобы раскапывать попавших в снежную ловушку?
Наследник выдохнул и коротко кивнул, роняя негромкую благодарность. Он не знал, что было на уме у отца, но отчего-то хотел верить, что он принял такое решение, все взвесив и оценив — палевый явно хуже представлял себе положение дел, чем он. Но, может, от этого Дуновение волновался сильнее нынешнего лидера: не зная о ситуации ничего, ее нельзя проконтролировать, и воин оставался лишь наблюдателем в этом театре заполонившего ночь хаоса.
— Ты в порядке?
Светлый кончик хвоста слабо дернулся. Воитель замер, обдумывая поставленный вопрос и спрашивая себя, имеет ли он вообще право быть в порядке, когда все их племя окутано растерянностью и непониманием.
— Что-то не так, — негромко мяукнул наследник, прикрыл глаза. Эта ночь обещала не дать многим сомкнуть глаз — Дуновение точно не смог бы, пока не убедился бы, что патрульные смогли вернуться в лагерь в целости и сохранности. Почему-то он верил, что не стал бы спать и Илька, — он ждал этого от оруженосца, даже если внешне тот не выражал своего волнения.
Слышит шаги и поворачивает голову к Горлице. Еще одна в числе тех, кто силится уловить ноты случившегося, в ее движениях и выражении морды нет привычных веселья и оптимизма.
— Давайте прогуляемся, — на первых мгновениях Дуновение относится к идее скептически, ведет ухом. Прогуляться рядом с лагерем для него звучит иначе, и он кивает. Илька оказывается более многословен, озвучивает каждую идею и мысль, так что палевый воин не находит, что добавить, пока втроём они неспешно не выбираются наружу, через лаз, под открытое звездное небо.
Его пронзает какое-то смутное напряжение.
Он останавливается, ступив всеми четырьмя в снег, и взглядом провожает убегающую дорожку следов патрульных. Небесные огни кажутся сейчас более яркими, чем обычно. И Дуновение невольно просит предков проследить за теми, кто отправился в путь. Его мимолетная молитва подхватывается порывом ветра и уносится вдаль.
— Будем верить, что они вернутся к рассвету, и мы все узнаем, — задумчиво мяукает наследник и окидывает взглядом спутников. Задерживается на Горлице.
— Ливнезвезд тебе что-нибудь сказал?

     «Что-то не так». И он, конечно, хочет вызнать что именно, допросить, вскрестись в чужую голову, вытянуть мысли и разложить их перед собой, точно фигуры или части загадки. Илька не верит, что дело лишь в сходе лавины. Но ему приходится смириться, удовлетворившись тем, что Дуновение хотя бы дал понять, что он не «в порядке», не закрывшись и не упрятав того за холодком спокойствия.

     Илька кивнул Горлице. Он чувствовал себя достаточно спокойно рядом с ней и наследником. Даже волнение о Пустыни, всколыхнувшись, постепенно улеглось. Оба показались Ильке несколько отстраненными и ушедшими в себя, и он подумал что тяжесть, их накрывшая, сильнее той, что положила свою лапу на шею ему самому. Ильке захотелось как-то взбодрить их, но он лишь размышлял над тем и не мог нащупать умом те действия, которые наиболее надежно привели бы к нужному результату.

     Холодный воздух наружности обжег губы. Илька поморщился, но ничего не сказал, только бросил взгляд на хромую лапу Дуновения, побарывая желание коснуться его боком, снимая часть нагрузки и выправляя баланс движения.
Он повёл ухом, когда слова Горлицы о Ливнезвёзде сменились вдруг его произнесённым именем. Задумчиво Илька проводил взглядом убегающее облачко пара от дыхания, размышляя над словами воительницы. Возможно, его естественной реакцией луны тому назад была бы обида на то, что Ливнезвёзд не «заметил» его, не выделил среди других. Или хотя бы не сделал поблажку, позволив пройти посвящение вместе с сестрой. Но время неизбежно надавливает и выправляет чужие тела — выминает узоры на незастывающих глиняных рассудках. Илька осознаёт, что при близости к нему Ливнезвёзда дыхание уже не тяжелеет так, как могло бы, и ему не хочется судорожно запахивать клетку своих мыслей, прежде чем они проявятся в его взгляде и выражении мордочки.
— Мне хорошо и в оруженосцах, — сказал Илька, не оставив слова Горлицы без ответа. — Я люблю учиться.
«Чтобы мир стал не таким туманным, как сейчас, мне нужно выучить неисчислимо много». Он старается не думать о том, что от широты познания мир станет лишь туманнее. Убеждает себя в обратном.
— Ливнезвёзд посвятит меня, когда буду того заслуживать. До тех пор предпочту отдаваться тренировкам так усердно, как только смогу.
От собственных слов его накрыло волной знакомой тоски по «завершению» — некой линии, к которой он движется, и совсем уже скоро пересечёт её, оставляя позади нечто дорогое ему, что он не успел впитать и прочувствовать настолько, насколько хотелось бы. Его тренировки и обучение — должен ли Илька, подобно большинству, желать скорее с этим расправиться и перейти во взрослую жизнь? Для Чайки стать воительницей в столь раннем возрасте — гордость, и он готов разделить чувства сестры. Но для него подобное стало бы не гордостью, а потерей. Тех дней, возможно морозных и снежных, но наполненных теплом и жизнью куда сильнее, чем те, что были у него до становления оруженосцем — и чем те, что вероятно, будут в воинстве. Он заставил себя не смотреть на Дуновение, чтобы не позволить тяжести стать ещё более насыщенной и вязкой. 

     — Мы загадывали звёздам желания, когда были котятами, — припомнил Илька, вслед за Горлицей направляя взгляд к горам. — Но я думаю, что свои желания нужно исполнять, а не полагаться на звёзды. Если же исполнить не получается... хм. Не знаю. Что делать с желаниями, в которые перестаёшь верить?
Он отвёл взгляд от гор и позволил звёздам отразиться в своих серо-голубых глазах. Илька уже не испытывал той уверенности в себе и силы в теле, что раньше. С взрослением ему пришлось принять, что многим, и ему тоже, суждено жить в ворохе сомнений и бороться со своей слабостью чаще, чем использовать силу. А что-то для него, вероятно, будет закрыто всегда. Он уже не вправе простодушно верить в достижимость любой фантазии, как котёнок. При всей заманчивости того.

[indent] - всем бы ученикам иметь такую любовь к знаниям, как у тебя, илька, - наверное, у дуновения бесконечный запас знаний в голове, раз оба до сих пор считают, что оруженосец ещё не освоил все доступные науки для обычного воителя. впрочем, видно, воробей тоже не был в восторге от ильки, особенно с учётом его стычки с омежником, да и действия птицемлечника говорили о многом.

[indent] но сейчас, глядя на молодого кота рядом с собой, горлица ощущала, что он уже вырос из детско-подросткового звания ученика. он был готовым полноценным воителем, что подставит плечо соплеменнику в час нужды и вернётся со своим племенным обетом с первым же рассветом, если не к сумеркам того же дня, когда он покинет лагерь. однако свои мысли светло-бурая кошка оставила при себе - отчаянная уверенность в собственных словах ильки и какие-то тайные знания ливнезвёзда, что она не будет выпытывать, вряд ли могут быть перебиты её собственным мнением и внутренними необъяснимыми ощущениями.

[indent] - воители не забывают о тренировках с новым званием. помнится мне, когда-то ты хотел узнать у меня секретные приёмы, которым учил меня ливнезвёзд, - горлица задумчиво склонила голову на бок, стрельнув глазами в сторону наследника. тот казался немой статуей, обращённой внутрь себя, и, как всегда, тщательно контролирующей свои эмоции и мускулы на морде и во всём теле. если бы они не росли буквально бок о бок долгое время, можно было бы подумать, что наследник полностью отключён от них и можно обсудить с илькой всё, что хотелось, но воительница знала, что мыслями будущий предводитель так же здесь, как и с ушедшими. подводить разговор к воздушной сейчас было неуместно; да и не хотелось, чтобы илька воспринял в штыки её направляющий нос, после чего также рьяно бы отринул чувства и эмоции воздушной.

[indent] - или, как вернётся патруль, можем вместе поохотиться. думаю, с твоим рвением к тренировкам мне самой есть чему у тебя поучиться.

[indent] вздох. успокоение мыслей. предателей среди них нет никого - и даже глухой рокот, отзвучавший внутри гор и тела, затих, успокаиваясь. где бы он не звучал, чью бы непокорность не усмирял, горы успокоились, и взбудораженный улей мыслей тоже постепенно пытался остыть.

[indent] - рада, что вы видели падающую звезду, - не хотелось думать, что котята просили у вышних сил, но ответ был слишком очевиден для неё: жизни. без вяхиря и без любого другого соплеменника, что мог бы поднять на котят лапу. почему-то горлица даже не подумала о том, что «мы» - это гусёнок, илька и чайка, - наверно, из-за собственных потаённых страхов, цепляющихся за неё с вечера, или из-за того, что оруженосец бы не говорил о «них» так свободно, как если бы речь шла про умершего брата.

[indent] - а ещё эти желания нельзя произносить вслух ни в коем случае, иначе не исполнятся, - поймала отсвет небосклона в глазах ученика, жалея, что взрослые так часто перестают надеяться и верить. если бы не было мечтателей, а жили лишь одни реалисты, кто знает, каким бы был этот мир и горное племя?

[indent] - ты прав, - скосила глаза на дуновение и вновь вернула ученику. - когда желания меняются или ты понимаешь, что больше не хочешь этого, всегда есть что-то новое. другое. то, чего не хватает твоему сердцу - а не уму. пусть ты тоже по-своему прав в том, что надо не только мечтать, но и действовать. но знаете что? обещайте мне всё-таки научить своих котят поглядывать на небеса по ночам и замечать падающие звёзды - если я не успею впечатлить их своим рассказом раньше.

Все эти слова об учении, о нежелании покидать стезю оруженосца навевают воспоминания об их совместных вылазках, о разговоре, о чем-то, отчего хочется сжать зубы и отвести взгляд, хочется отстраниться в моменте и даже как-то вырвать из чужих пастей разговор, перевести его в иное русло, может, вбросив какую-то нелепую шутку вроде той, что Илька не хочет переселяться тесную в палатку воинов, но это... Наследник окидывает взглядом обоих, старается не задерживаться на оруженосце слишком долго, ведет ушами, а потом вздыхает:
— Ты всегда можешь позвать меня или Горлицу на тренировку. Уверен, у нас найдется, что друг другу показать, — старается говорить ровно Дуновение, тем самым пытаясь подчеркнуть то самое отсутствие огромной пропасти между званием "ученика" и "воина". Дать понять: ничто не изменится. От этого даже хочется пообещать с рваным смешком, что обязательно ещё будет поднимать по утрам, чтобы вытащить на занятие. Он не хочет, чтобы Илька страшился завтрашнего дня, следующего шага, только потому что следующий шаг означал, что какие-то вещи останутся позади. Прикрыв глаза, он понимал, что, будь в том его право, он оспорил бы решение и Воробья, и Птицемлечника, но для Ильки он не был наставником, он был лишь тем, кто по собственной воле заставлял его из раза в раз оттачивать приемы из какой-то едва ли не фанатичной потребности увидеть в них силу — горький отпечаток старых воззрений. Усы Дуновения дрогнули, едва зацепив эту мысль.
Он знал, что то была не единственная причина.
Да и к Сизоньке он относился с меньшей суровостью, не заставляя ее ломать себя и свои взгляды, зная, что там, где пересекал черту в тренировках с серебристым оруженосцем, не смог бы с ней и пожалуй... вряд ли сможет когда-нибудь ещё.
Холодок мазнул по спине Дуновения, снова его укололи иглы воспоминаний, а потом и немое, затаенное чувство вины, которое он тут же попытался проглотить.

Он не стал вмешиваться в разговор об охоте сразу — это предложение было адресовано не ему, да и сам он будто бы верил, что остальные сразу поставили на нем крест: конечно, как наследник он должен будет постараться узнать, зачем отправлялся патруль и что произошло из первых же лап, конечно, может тут же утонуть в заботах о племени и волоките, которая не позволит ему отдаться мыслям о погоне за пташкой.
Был уверен, что и Илька, и Горлица подумали о том.
Хотя скосил на ученика взгляд и вскинул бровь с долей скептицизма, когда тот попытался отказаться.
— Значит, у тебя будет повод взять урок у Горлицы, — задумчиво отозвался Дуновение, дернув кончиком хвоста и слабо улыбнувшись, — При прохождении охотничьего теста она угрожала переловить весь лес, — пока Ветролап, видимо, пытался его перепугать, закончив свою помощь Горлинке саднящим растяжением.
Даже сейчас задняя лапа предательски застонала, отзываясь неприятным дежавю.

— А ещё эти желания нельзя произносить вслух ни в коем случае, иначе не исполнятся.
— А если я хочу, чтобы все умерли, то... всё? Теперь никто не умрёт?

И все эти слова, как вихрь, циклом, возвращают его к моменту-сейчас, от которого едва, с трудом пытается отвязаться Дуновение.
Он ничего не говорит.
Звезды... звезды над головой.
"Ты ведь не хочешь, чтобы кто-то умирал, твое желание обратно..."
Казалось, Илька пытался играть, перехитрить духов. Но Илька не верил, видно, в сказки. И не верил в эти рассказы.
А Дуновению до дурного смешно, что они говорят об этом, когда куда-то отправились целых два их целителя — просто так ли?

Оброненные фразы, голос Горлицы воскрешают для него реальность и заставляют снова глотнуть мороз. Наследник моргает, сбрасывая с себя дымку и начиная новый цикл вместе с чужими рассуждениями и мыслями, ощущая на себе изучающий взгляд и стараясь придать внешнему виду меньшую отстраненность.
— Обещайте мне всё-таки научить своих котят поглядывать на небеса...
От одной лишь мысли о семье на мордочке Дуновения проступает нервная неловкая улыбка, с которой его взгляд ускользает прочь. Он хочет проворчать, что Горлице не сто лун и она уж точно успеет рассказать котятам не одну сказку, пока...
От интонации голоса Ильки зябко и холодно. Наследник выдыхает чуть рвано, не решается перебить, вмешаться, он предпочитает просто быть.
— Ты можешь стать хорошим отцом, — лишь, выслушав, произносит Дуновение и отводит взгляд прочь.
Так странно думать об этом.

Правда в том, что он точно так же боится следующих этапов, от которых что-то остается позади.
От понимания их реальности, почти что ощутимости, что-то угрожает треснуть.

НАЧАЛО ИГРЫ

     Сон плавно вывел Шороха из архитектурного скопления облаков, прямоугольных и почти плоских, под бледным колесом луны, к залежам крошащегося камня. Порода трескалась сама собою, открывая блестящие вкрапления, и Шороху не потребовалось бы прилагать никаких усилий, желай он расколоть камни. Он глядел, лёжа чуть поодаль, почти довольный происходящим. Так вибрации и вплавились бы в его сон приятным дополнением, но голоса соплеменников, немилосердные к его и без того нестабильному режиму, неуютно схватили его плечи и потянули прочь из сна.

     Шорох приподнял голову и тут же опустил, касаясь подбородком каменного пола. Густые бурые космы легли по бокам морды, овеваемые ветерком от выхода из пещеры. Один его карий глаз приоткрылся, чтобы взглянуть на Костра.
— «Кажется» — проворчал он в осознании того, насколько очевидно последующее «что-то случилось», и скользнувшем раздражении от того, что брат может в этом сомневаться.

     Если хорошо прислушаться, не поддаваясь панике и оставаясь холодным, можно прямо отсюда услышать голоса старших на поляне, особенно Ливнезвезда, раздающего указы. Шорох постарался отсортировать лишние звуки, избавиться от раздражителей. И у него почти получилось к тому моменту, когда Костёр пихнул его в бок, сбивая подобие концентрации. Шорох стиснул зубы и повернул голову в сторону брата, но тот уже отскочил к выходу. «Ты сам как клок лавины на мою голову». Шорох сердился бы сильнее, кажись ему новое местожительства уютным. Но переселившись к оруженосцам, он довольно быстро сделал вывод, что почти никто из соседей, как и само место, ему не нравится. В Детской, когда там не пищали котята, было тише. И звук отдавался от стен не столь гулко. Оруженосцы на соседних подстилках в большинстве своем раздражали, а от голоса старшего у Шороха сводило зубы. Он сам не мог до конца понять почему, но приступы раздражения преследовали его с момента посвящения. При всем уважении к Ливнезвезду, Шорох предпочел бы более внушительного наставника, чем тот, что ему достался. Возможно, они должны компенсировать «слабости» друг друга? Шороху невдомёк, он хочет «впечатлиться».

     Выйдя из ученической части пещеры, он подошёл к Костру и, направив лапу, жестковато ткнул того под ребро в отместку. Взглянул на Клеверушку и сделал шаг в сторону, отступая от обоих и направляя взгляд к просвету в потолке пещеры. Где-то там дрожали скалы, что-то о том говорили взрослые. Шороху интересна даже не цель патруля и его итоги, а состояние гор. Ему хотелось бы добраться до места, откуда начался обвал и взглянуть, сколько опасных участков осталось. Предположить, куда покатятся камни и снег, и может ли иметься угроза лагерю Гор.

     Не отвечая на слова Костра, он обогнул его рыжую фигуру, едва не задев клокастый мех, но в последний момент сдвинув бедро в сторону. Прошел до выхода из лагеря, осторожно взглянул из лаза, оставаясь в тени стены и прижимаясь к ней щекой. Нахмурился, разглядев фигурки соплеменников впереди, так ещё и одних из наиболее «неудобных» соплеменников. Пройти мимо них казалось возможным лишь в том случае, если они с Костром и Клеверушкой устроят новую небольшую лавину, но уже в направлении них.

     — Там следаки снаружи. Трое, — мрачновато выдохнул он, возвращаясь. «Давай, придумывай как их отвлечь, мастер планов. Или ищи иной выход». Бесшабашность идеи не особо его пугает — Шорох вполне может использовать компанию брата и сестры, чтобы понаблюдать за тем, чего хочет сам. Добраться до гор ему хочется сильнее, чем «следовать за кем-то».

     Чужие слова должны снять с илькиных мыслей пепел мрачности, но им не удаётся.   
— Будут иные ученики, — замечает он, окидывая взглядом лапы Дуновения. Ему тяжело не задумываться о моменте, когда наследник найдёт кого-то ещё, в ком разглядит потенциал и предложит свою поддержку. Это ли не круг жизни? Илька может вдыхать последние дни своей ученической жизни, цепляться за них. Но всё неизменно проходит, всё кончается. И на смену ему придут другие. Илька имеет право договориться о тренировке, но то уже не будет такое занятие, как у неопытного оруженосца и его учителя. Он потеряет возможность подходить к другим и просто просить чему-нибудь научить. Окружающие будут искать скрытый смысл в его словах. Выходя из лагеря с Дуновением, Илька не сможет уже так просто пройти мимо дозорных, словно цель их вылазки ясна как день. Ему придётся думать, что сказать, если у кого-то возникнет вопрос. И когда в ответ на «мы идём тренироваться» он услышит «лучше займитесь своими обязанностями», у него уже не будет аргумента в виде того, что обязанность взрослого — обучать его, оруженосца. Их с Дуновением вылазки станут реже, они потеряют единящую их линию. Черты учителя станут менее четкими, словно отражение в луже, по которой проходится рябь от дождя. Илька корочкой льда растает с приходом тепла.

     — При прохождении охотничьего теста она угрожала переловить весь лес.
Он чуть приподнял брови, затем отвел глаза и неодобрительно качнул головой.
— Необходимо давать дичи возможность возобновиться.
Ему не хочется на охоту. Илька всё сделает, если понадобится, но идти за и без того редкой в сезон дичью, чтобы «отрабатывать приёмы», кажется ему лишним. Уж лучше потренироваться на каком-нибудь камне, чем распугивать дичь, которую мог поймать талантливый охотник. Илька учился в более теплое время, теперь нужно приспосабливаться и пользоваться навыками, обретенными тогда.

     —«...с последней охоты и вовсе вернулась с обломанными когтями» — он слушает Горлицу, и на этих словах бросает на её лапы обеспокоенный взгляд. «Мороз, скользкие скалы, хитрая дичь — у нас не так много шансов оступиться и встать вновь, как кажется».
— Тебе стоит больше беречь себя, — тихо произносит Илька, пытаясь нащупать взгляд голубых глаз. «Мне будет больно, если с тобой случится что-то плохое. Лучше я откажусь от своего кусочка дичи. И никакая ты не «горе-воительница», ты — заливающий наш тёмный лагерь свет». Он может быть сколь угодно мрачен сам, но знает, помнит, как Горлица делала его дни ярче — как и для других. Эта потеря сказалась бы на племени куда сильнее исчезновения какого-нибудь угрюмого скептика.
 
      — Но ты же не хочешь именно этого, верно, Илька?
Мордочка Горлицы приблизилась к его собственный, дыхание едва заметно коснулось уха. Он не отстранился, но медленно повернулся к ней, встречаясь взглядом и затем фокусируясь на височной косточке. Ничего не говоря, Илька только смотрел на неё, словно ответ на вопрос должен быть понятен без слов — или же не должен быть высказан вслух.
— А вообще, знаете ли, вас обоих стоит оставить наедине с Пустынем. Они отстранились друг от друга. Илька, дернув здоровым ушком, не удержался от попытки перехватить взор бирюзовых глаз Дуновения. Но выражение сохранил спокойным, не выдавая мысли. — Поможет вам обоим раскрыть крылья и позволить себе расслабиться и мечтать.     
Илька держится. Хотя и не может не думать о том, что произошло в предыдущий раз, когда они с Дуновением остались наедине с целителем. «Надеюсь, Горлица не обратится к нему с подобной просьбой лично». Он доверял Пустыни, но не мог не задумываться над тем, что всё может обернуться разговором, в котором он предпочёл бы не участвовать.

     И Дуновение, и Горлица странным образом одобряют его в роли отца. Он думает, что это неправильно и даже напрасно. Илька уже отказался от мечты стать старшим по бою. Идея того, чтобы «стать кем-то» вовсе перестала казаться ему привлекательной, она несла с собой грусть и разочарование. Он предпочёл быть тем, кто есть сейчас. Когда кто-то восхищается им, видит потенциал, говорит «я верю, что ты станешь___» Илька чует отдаленное веяние чужих разочарований. Им не стоит верить в него. Он может говорить что угодно. А потом рухнуть мордой в грязь. Особенно, когда дело касается темы семьи, мысли о которой сковывают и болезненно режут в голове, напоминая о том, как мрачен его мир.

     — Думаю, когда ты глух и слеп, некто правильный рядом всё ещё полезнее мечты и веры, — пробормотал он себе под нос, не пытаясь всерьёз противостоять или что-то навязывать. Вера для тех, кто глуп и слеп, кажется ему опасной вещью, хотя он и рассматривает её как нечто, что можно держать в своих лапах. Что до мечт... ему сложно обсуждать их с другими. Илька сам живет этим миром, пусть предпочел бы, чтобы другие имели иную судьбу и наслаждались реальностью, а не топили себя в фантазиях. Даже такой реальностью, в которой боли и грязи больше, чем красоты.

     — Интересно, — произнёс он, поднимая взгляд к небу. Вокруг постепенно становилось не так темно, как прежде. — Уже светает. Звёзды исчезают. Исполнитель желаний, не ограниченный столь зыбким сроком, был бы весьма кстати.
«Впрочем, даже для сказки способность исполнить любое желание — это чересчур. Вряд ли она кончилась чем-то хорошим». Кончик его хвоста всё же шевельнулся, выдавая любопытство.

начало игры.

[indent] клеверушка спала без задних ног, уставшая с последней тренировки. ее сны были долгими, но совершенно не запоминающимися, поэтому, когда ее из них выдернул чей-то толчок, ученица не могла точно определить, а видела ли вообще какой-либо сюжет. поморщившись и какое-то время приходя в себя, клеверушка огляделась вокруг, мажа взглядом по братьям.

[indent] — кажется, что-то случилось.

[indent] костер уже выскальзывает наружу, шорох ворчит себе под нос, а клеверушка вскакивает на лапы и выбегает наружу следом, еще не до конца проснувшаяся, но не способная позволить костру первому обо всем узнать, что бы там ни было.

[indent] клеверушка осмотрела поляну, сразу же выцепив взглядом уже уходящий патруль и ливнезвезда, явно обеспокоенного. пока она спала, что-то успело произойти, и ей не давало покоя незнание, что же конкретно. среди уходящих котов были их целители — пустынь с буревестником, и теперь, заметив их, клеверушка поняла, что ее сердце неприятно сжимается. среди ночи уходит отряд опытных воинов и берет двух травников — это может означать только одно.

[indent] случилось что-то плохое. кто-то, вероятно, пострадал.

[indent] братья, очевидно, не были обеспокоены так, как клеверушка, или, во всяком случае, так она решила. все еще нервозно оглядываясь, она углядела наставницу, которая вела разговор со старшим оруженосцем илькой и молодым воителем дуновением. клеверушка подавила в себе мгновенное желание подбежать к ней и обо всем расспросить, последовав за братьями, которые переместились ближе к выходу из лагеря.

[indent] — вы хотите пойти за ними? — вообще, клеверушка никогда не была против подобных идей, а иногда и сама выступала в роли их генератора. желание покидать лагерь по любому удобному случаю осталось с ней еще с детской, ведь покинула она ее совсем недавно и еще не привыкла к тому, что мир оказался куда больше, чем представлял ее котячий ум. однако сейчас она была — совершенно вдруг — несколько напугана, и темень, царившая за пределами лагеря, казалась ей совсем недружелюбной. будто стало холоднее, чем обычно.

[indent] клеверушке совсем не хотелось, чтобы братья заподозрили ее в трусливости, поэтому подобралась, распушила грудку и напустила на себя важности, дабы, если у них и были в ней сомнения, они полностью рассеялись.

[indent] — уверена, что никто не обратит внимание, если мы улизнем, ведь все внимание сейчас сосредоточено явно не на нас... — прошептала она.

[indent] неприятное чувство не покидало, но клеверушке теперь и впрямь захотелось последовать за патрулем и своими глазами посмотреть на то, что произошло. из голосов, которые доносились до нее, она поняла, что произошел обвал. детский ум преувеличивал важность этого события, ведь клеверушка еще не привыкла смотреть на вещи поверхностно или рационально — да и вряд ли когда-нибудь привыкнет. ей казалось, словно то, что происходило сейчас — что-то очень значительное и важное, а потому сидеть, сложа лапы, ей представлялось очень трудной задачей.

Тычок вышел болезненным, отчего-то Костер подавился вдохом, а потом бросил на брата пронзительный взгляд. Не будь окружающая ситуация так интересна, вдвоем они могли бы прокатиться по полу лагеря, осыпая друг друга тычек за тычком, пока кто-то бы не сдался или не назвал подобную схватку полной бессмысленностью — что, впрочем, тоже считалось бы за "сдался". Или же, пока Клеверушка бы не расцепила пройдох.

Шорох отступает, двигается дальше, а Костер, не желая отставать, отмахивается от идеи подловить брата и тоже сдвигается ближе к выходу, чтобы оценить обстановку, а потом и выдвинуть свой намек на небольшую вылазку.
— Вы хотите пойти за ними? — уточняет Клеверушка, и Костер усмехается широко, давая полосатому обойти себя и высунуться наружу, чтобы понять, свободен ли проход.
— Конечно, — подмигнув, мяукнул котик и подобрался, тут же стрельнул взглядом по сторонам, — Только говори тише, а то попадемся.
Они не были котятами, они умели полное право пойти за пределы лагеря сами, без разрешения взрослых, но что-то подсказывало — воины вряд ли отпустят их так просто, когда снаружи произошло нечто необычное. Оставалось сжать пальцы и попытаться что-то придумать.
— Там следаки снаружи. Трое, — мяукает Шорох, и Костер хмурится. Он не знает, кто эти "трое", но не верить брату у рыжего поводов нет, так что на шерсть опускается тяжёлая лапа реальности.
— И чего им только на месте не сидится, — тянет ученик и закатывает глаза. Им сейчас главное не привлекать лишнего внимания — пока, казалось, на них и правда не смотрели. Казалось, многие воители были погружены в какой-то тревожный транс, отчего особенно сильно захотелось выбраться на пределы главной поляны, пока болезнь не коснулась и них.
— Тогда и правда можно попробовать просто выскользнуть, — кивая сестре, мяукнул ученик и повел усами. План не идеальный, но какой уж есть, — А там найдем патрульных по следам, — отозвался котик, готовый прямо сейчас показать свой нос за пределы лагеря, меж тем кинув на Шороха и Клеверушку внимательный взгляд. Его шерсть поднялась.
— Главное, идти осторожно, — прислушался, убеждаясь, что те, кто были снаружи, увлечены были своей беседой.
Он не хотел, чтобы кто-то отвлек остальных на себя, даже если такой вариант мелькнул в его мыслях, ведь то значило, что кому-то неизбежно пришлось бы остаться. Запасных же выходов в лагере не было — еще в детстве юнец облазал все, но прискорбно должен был отметить про себя, что куда-куда, а на потолок, чтобы пролезть в дырку, он залезть не сумеет.

Отредактировано Костёр (2024-01-31 15:14:30)

[indent] она отнюдь не напрашивалась на комплименты, сетуя о том, как плохо в последнее время у неё выходит охотиться - говорила честно и откровенно, понимая, что лапы её вновь перестали быть точны, то разъедутся под ней в самый неподходящий момент, то не заметит хрустящего слоя снега и со всей силы ступит на него лапой, спугивая желанную мышку-норушку или птичку-невеличку; но бодрящий шёпот, доверчивые, близкие глаза ильки, в которых читалась искренние любовь к ней и обеспокоенность её состоянием, заставили сердце нежно запеть от любви к выросшему котёнку. иногда мучительно сильно хотелось переиграть прошлое - хотя бы позволить ильке и чайке родиться позже, не у хладовейной, чтобы они не задавались постоянно вопросами о том, почему они оказались не нужны своим родителям и почему в их семье случился кровавый раскол.

[indent] дуновение эхом отзывается, чуть прикрыв глаза и смотря из-за узких щёлочек за ней, поддерживает ильку, и «горе-воительница» скромно улыбается, не в силах принять комплименты соплеменников, коротко вновь касается напряженных пальцев на лапе ильки, давая молчаливое обещание беречь себя. и его. и чайку. как бы она себя сейчас не чувствовала, скоро голые деревья окончатся и наступит пора юных листьев, и горлица будет в первых рядах каждого охотничьего отряда, чтобы позволить своим соплеменникам наконец-то отъедаться после голодных сезонов.

[indent] снова в горле стынет неприятное, жгущее изнутри чувство голода; чуть переминаясь с лапы на лапу, на какой-то миг горлица словно оказывается вне ведомого диалога, отстранённо пытаясь прислушиваться зато к собственным ощущениям. ей казалось, что тревога по поводу полученного от ливнезвёзда толкования была не напрасна; что-то внутри неё вновь происходило такое, что могло заставить всё её нутро отчаянно цепляться вновь и вновь за ильку, за исчезнувший из памяти образ вяхиря, за каменные своды тех яслей, где оставил свою первую и последнюю кровь гусёнок...

[indent] - да, - резко выныривает из суеты собственных мыслей, поочередно глядя на воителей, - обещаю, вы будете первыми, кто услышит эту сказку, - она видит в глазах ильки невысказанное желание сей же час всё-таки узнать о том, кто может исполнять желание более короткого отведённого срока; отдалённые образы слов, мыслей складываются-свиваются в единый кокон, будто бы нанизываясь на уже услышанную основу, но горлица глядит перед собой на светлеющее небо молча, продолжая вслушиваться внутрь себя, пока не замедленно кивает в ответ на предложение наследника вернуться внутрь. было уже не так тревожно - ощущение тяжести в груди исчезло, - да и голод подгонял вернуться в лагерь, в связи с чём воительница поднялась, бросая последний взгляд на светлое молочное небо внизу и ещё синее наверху, после чего зашла внутрь пещеры.

[indent] спускаясь по насыпи, горлица заметила, что поляна постепенно стала наполняться проснувшимися уже соплеменниками; отряд так и не вернулся и тут и там слышались вопросы и предположения о том, куда среди ночи убежали птицемлечник, буревестник, пустынь, можжевельник и барсучий клык. горлица выцепила взгляд и клеверушку в окружении братьев, изменила траекторию своего движения, подходя к троице ближе и приветливо одаривая их улыбкой.

[indent] - доброе утро. клеверушка, плотно позавтракай, как только птицемлечник приведёт свой отряд обратно. отправимся с тобой на тренировку. и подумай, чему ты сегодня хотела бы обучиться больше, поделишься со мной позже по пути, - махнув на прощание хвостом, поспешила всё же к куче с добычей, выбирая себе лакомый желанный кусочек, после чего молча пристроилась около сестры. она выглядела задумчивой и встревоженной; утолив первыми несколькими укусами сосущий голод, горлица подвинула ближе к лани дичь, предлагая одновременно и завтрак, и вопрос: «поделишься?»

     Брошенная Илькой фраза неожиданно для него самого привела к тому, что Дуновение подал голос в несогласии. Илька слегка повернул голову, окидывая плечо наследника недоверчивым взглядом, но не пытаясь столкнуться напрямую. «Говоришь об этом так открыто перед Горлицей. Ты понимаешь, что из твоих слов можно делать разные выводы? Она уже сделала? А какой должен сделать я?» Каждый возникающий вопрос хотелось вбить, точно гвоздь, но он держался. Это были его эмоции, они не касались ни Дуновения, ни кого-либо ещё. И он не считал их обязательно верными. Ильке хотелось их обдумать, разрешить своё смятение, но он не обладал для того достаточным фундаментом понимания. «И всё-таки, почему ты «добровольно выходил со мной почти каждое утро»? Жалость, снисхождение? Нет, ты не раз говорил, что я для тебя не котёнок и не букашка под лапами. Увидел во мне какой-то потенциал? Спорно, Пустынь видел мои ссадины и докажет, что у меня не самая лучшая реакция среди оруженосцев». Илька знает о своей слабости, но ничего не может с ней поделать, таков баланс. Он может придумать десяток едва вообразимых способов потренироваться в горах, но хорошо, если сможет реализовать хотя бы половину. Что, впрочем, не останавливает его. Но...

     — Веришь, что смена звания и имени должны что-то изменить?
«Я не знаю. Ничего не понимаю. Кажется, я уже перешел черту, до которой мог бы сказать «спасибо за уроки» и отпустить тебя. И когда ты говоришь так, будто тоже не хочешь меня отпускать... не хочу проникаться ложной надеждой. Что, если я поверю тебе, это сделает меня слабым, и ты сможешь ударить?»
— Не знаю, — пробормотал Илька, отводя взгляд от плеча Дуновения и роняя в сторону гор, откуда уже не раздавалось тревожного гула. Но в словах товарища есть сила, слова хватают Ильку за плечи и встряхивают его. «Всё будет не так, как ты успел придумать» — твердят они. «Даже если исход не покажется тебе хорошим, он будет не таким, какого ты ожидаешь». Но Илька всё равно не в состоянии избавиться от желания обдумать исход — множество исходов. И даже когда он говорит «хватит, буду тем, кто есть сейчас», он лукавит, ведь удержаться не сможет. Это очередной всполох самообмана — не более, чем желание застыть во вчерашнем дне. В котором он на самом деле не хочет застывать. Это день, который не может утолить ни голода стремлений, ни жажды действий. Но мысль о том, что «день завтрашний» разрушит то, что ему не хотелось бы сломать, до основания, заставляет его отступить в тень.

     — Тогда, как только оправишься от ран после своего племенного обета, — Илька вдыхает, — мы отправимся на тренировку.
Это звучит как обещание, которое Дуновению придётся сдержать. Слова дают Ильке клочок веры в завтрашний день, которая необходима ему.
— Тебе придётся улучшить свои навыки, чтобы тренировать воина, — он облизнул губы и шевельнул замерзшими ушами. «А мне доказать, что готов искать середину вместе с тобой».

      Их трое, что не даёт Ильке уйти в мысли. Живое и тёплое прикосновение Горлицы вытягивает его, заставляя поднять взгляд. Оно простым языком подсказывает, что Горлица будет рядом, не оставит его, сколь грубыми и несогласными ни казались бы его слова. И ничего не потребует взамен. «Хочется доверять» — мятется он, от тепла Горлицы вспоминая ласковую лапу Пустыни. Если бы Илька мог выбирать родителей, то наверное... «нет, не думай об этом».

     — Не беспокойся, я достаточно громко падал, чтобы предупреждать их об опасности, — из-за спокойного тона Дуновения непонятно, говорит тот всерьёз или шутит. Илькины брови сами собой приподнимаются. Он немного морщится, затем обреченно вздыхает и покачивает головой.
— Ладно, ты меня убедил, что баланс был... соблюдён, кхм.
Лучше не размышлять над тем, как проходила их охота, не додумывать подробностей и не выспрашивать у них самих. Один на один с Горлицей Илька понял бы, когда её слова шуточны. Но когда линию продолжал Дуновение, Илька терялся, путаясь в гранях серьёзности и сарказма. Что ж, они с наследником едва начали открываться друг другу. Ему всё ещё нужно учиться понимать его, узнавать шаг за шагом. А что-то сокрыто так глубоко, что может остаться неузнанным и на десятки лун.

     Собственные слова, как кажется Ильке, бьют по диалогу молотком, заставляя надтреснуть. И даже Дуновение в роли медиатора не столько его спасает, сколько заставляет их с Горлицей расступиться. Илька смотрит себе под лапы немного виновато. Он не считает свои эмоции и мнение истинно верными. И с надеждой принимает тихое обещание Горлицы вновь собраться вместе.

     — Не хотите вернуться в пещеру?
«Нет» — тут же звучит ответ в голове Ильке. Ему хочется сказать, чтобы соплеменники возвращались обратно, а он посидит ещё в одиночестве, в стороне от племени, поразмышляет. Но взгляд Дуновения цепляет его. Словно Илька может не просто вернуться в пещеру, но вернуться туда вместе с ним, и они не разбредутся каждый в свою сторону. Всё же сдвинувшись с места, Илька резковато шагнул, догоняя исчезающий в лазу пушистый хвост.

     Мордочки соседей по палатке, сверкающие глазами из пещеры, заставили его сделать полушажок ближе к Дуновению, почти касаясь боком.
— Не подходи, — упреждающе процедил Костру, проходя мимо того и пошевеливая кончиком хвоста. Илька позволил наследнику довести себя до той части пещеры, где им будет видно происходящее на поляне, и притом они не будут слишком вмешаны в чужую суету. Илька сел, складывая лапы и обводя бок хвостом, и какое-то время молча наблюдал за тем, как Горлица общается с Клеверушкой, не слушая о чем именно, а лишь ловя образ их контакта.

     — Ты правда думаешь, что я могу стать хорошим отцом? — нарушил он молчание неуверенно и прищурился. — Судьба нашего племени, будто вся про то, что мы что-то наследуем.
«И ты, и я». Илька сглатывает ком в горле. Пальцы лап сжимаются, и это напоминает ему о моменте, когда они сжимали чужую шею.
— Или эти трое. Из них выйдет какой-нибудь толк? Или они последуют за своим отцом? — «возможно, в Клеверушку я могу поверить, но оставшиеся...» Илька поморщился. Ему не нравилось, что он пришёл к таким мыслям, но скрыться от них уже не получалось.

— Тебе придётся улучшить свои навыки, чтобы тренировать воина.
Дуновение усмехается одними лишь уголками губ и закрывает глаза, мысль простая, но она вклинивается в голову, и, когда палевый приподнимает веки, чтобы вновь столкнуться с миром, она ломает систему и бесконечно зацикливается. Взгляд устремлён куда-то вдаль. В пустоту.
"Я найду, чему тебя научить", — обещает наследник то ли Ильке, то ли себе, когда снова останавливает на нем взор. И сдерживает порыв выпустить когти и вонзить их в холодную землю вместе с выстрелом-вопросом: "А если нет?"
Дуновение знает, что им есть куда двигаться, и он понимает, что одной лишь победы, уничтожающей и сминающей соперника недостаточно, что перед ними — непокоренные горные пики, с которых они рискуют сорваться. Остается почувствовать то.
Но это не так просто.

Это совсем не просто.
И, когда стены родной пещеры обхватывают его, сжимают в своих тисках, Дуновение не ощущает еще себя на своем месте. Он бросает мимолетный взгляд на тройку учеников, потом на Ильку, приподнимая бровь от неожиданности его слов и жеста.
Наследник не просит его остаться рядом, как не обращается с тем и к Горлице — лишь краем глаза отмечает, что та остановилась у своей ученицы, прежде чем сам проскальзывает в уютную тень, до которой не карабкался утренний свет из дыры в потолке.
Он слышит, он чувствует, он знает.
Замирая, дергает кончиком хвоста, а потом поворачивает к Ильке голову. Дуновение не зовёт его, но и не отталкивает. Аккуратно опускается в полумрак, обвивает лапы хвостом, но краем глаза продолжает наблюдать за оруженосцем. Следит за тем, как тот садится рядом, как кладет хвост. За тем как из-за спешной ночной вылазки у него неопрятно топорщатся некоторые шерстинки.
Наследник закрывает глаза, чтобы выдохнуть и отвлечься от множества мыслей, наполняющих его голову. Никто из них не нарушает мгновений тишины. Хотя палевому и кажется, что воздух пульсирует в такт сердцебиению.
— Ты правда думаешь, что я могу стать хорошим отцом?
Этот вопрос показался таким неуместными и лишним.
Что-то заскрипело, заставило приоткрыть глаза, снова взглядом встретить окончательно пробуждающийся лагерь и главную поляну.
Разговор с Горлицей не отпускает Ильку. Дуновение также не может легко выбросить их небольшую беседу из мыслей, он прикусывает кончик языка.
Он снова в том дне, на снежном покрывале, рассыпающийся бисером граната, дробящийся на куски и теряющий дыхание.
Он не отвечает Ильке, когда слышит его следующие слова.
Он знает, что не сможет ответить так, как хотел бы услышать ученик — по крайней мере, где-то под фасадом сомнений.
Это заставляет его избегать взгляда, заставляет смотреть вдаль, искать ответы.
— Или эти трое. Из них выйдет какой-нибудь толк? Или они последуют за своим отцом?
Морщится, даже не глядя на ученика.
"Или за своим отцом последуешь ты?" — парирует где-то в голове, уже уловив суть, но едва ли приняв ее.
Дуновение переводит на Ильку взгляд, чтобы нащупать его взор. А потом слабо хмыкает себе под нос, словно это действие дает ему какую-то небольшую защиту.
— Я хочу в это верить, — признается наследник и аккуратно сдвигается чуть ближе к ученику. Илька не Омежник. И даже не Хладовейная. Точно также как и Дуновение не Ливнезвезд, а Клеверушка, Костер и Шорох не Щитомордник, сумевший оставить племя, позабыв о верности ему.  Тогда почему колкое сомнение вертится в его груди?
Воин мог бы засмеяться и свести все в шутку, мог бы говорить заученными фразами, мог бы быть выше, больше, но стало бы то правдой?
— Мы можем пойти по стопам своих родителей, а можем ступить на другую тропу, — произнес он глухо, стараясь говорить уверенно.
"До смерти Гусенка и Омежник был другим".
Взгляд обретает какую-то отстраненность, Дуновение ощущает, как ползет напряжение дальше, ведет ушами.
Он хочет сказать, что защитит Ильку, не даст ему сбиться. Он знает, что не сможет.
— Ты можешь стать хорошим отцом. Ты способен видеть мир иначе, чем многие иные. У тебя есть достоинства, которые не можешь усмотреть и ты сам, — подтверждает свои слова, опускает взгляд на лапу оруженосца, но не касается ее, очерчивая рамки, — Но твои эмоции не должны брать верх над тобой. Я постараюсь помочь тебе с ними справляться, — добавляет вслед.
И обращает внимание к тройке учеников.

     Хоть Ильке и хотелось ещё постоять, дыша колким морозным воздухом, он не смог не ощутить ценности тепла, когда его уши согрелись, а из подушечек ушло онемение. Голые Деревья вошли в самую суровую пору, оснежив камни, огрубив деревья. Что наводило Ильку на беспокойство о том, каково ушедшим патрульным, которые могли бы вместо того до рассвета дремать в пещере, восстанавливая силы к новому дню. «Хорошо бы Пустынь и Птицемлечник не замерзли» – подумал Илька, отчего-то вспоминая именно их короткую шерстку. Мысль о том, что он греется, пока соплеменники преодолевают скопления снега и обледеневших камней, заставляет Ильку неуютно сжать лапы. «Слишком поздно проснулся? Ливнезвезд выбрал бы меня, встань я в числе первых?»
Но прежде, чем мысль успела охватить Ильку достаточно, чтобы смятение обрело силу, он скосил взгляд на плечо Дуновения и подумал, что тот, должно быть, испытывает ещё большую вину из-за своей хромоты. И ему, Ильке, не стоит погружаться в стыдливое ощущение «укрывшегося в норе» не только потому, что оно бессмысленно и тормозит его, но оттого, что им испытываемое не должно охватывать его, когда буквально каждый соплеменник может чувствовать то же самое в большей мере. Нет, Илька должен встать над этим. Во всяком случае, они с Дуновением остались в лагере вместе, и ему не нужно беспокоиться за то, что наследник бредёт где-то в полутьме, по уши проваливаясь в сугробы, и никто не расчистит для него тропу.

     Продолжая поглядывать на оруженосцев, оставшихся невдалеке от выхода из лагеря, Илька задумался, не слишком ли резок к ним. Когда он заходил в лагерь, его едва не перекосило от мысли, что кто-то из вернувшихся с ним товарищей может получить охапку снега в морду, споткнуться от «нечаянной» подножки, или испытать нечто подобное, до чего Илька не успел додуматься, но хотел бы упредить. Теперь, поглядывая на соседей по палатке, он подумал что те, может, и не замышляли дурного. Илька присмотрелся к Костру и ему показалось, что тот улыбается брату с сестрой. «Я тоже так мог» – не удержался он от мысли. «Нет, не просто мог. Я так делал». Но утекшее время неизбежно переменило пейзаж, сцену, героев, и вышло так, что теперь на место Ильки встал Костёр. Глядя на оруженосцев с такой точки зрения, Илька ощутил, что ему почти безразлично количество производимого ими шума и то, что за луну совместной жизни он успел подустать от тесного соседства. Ему захотелось сохранить то, что он видит, целостным. Чтобы Костер мог улыбаться как теперь и не думать о том, что его семья сделана из породы, склонной к растрескиванию и сколу.

     Дуновение сближается, так, что Илька начинает слышать его тихое дыхание. И, если придвинуться ещё немного, сможет услышать биение сердца, когда возьмут паузу чужие разговоры и в пещере станет тише. Но он не двигается с места, только оглядывая кончики усов наследника.

— Мы можем пойти по стопам своих родителей, а можем ступить на другую тропу
«Почему я ожидал услышать подобное от кого угодно, кроме тебя?» Дуновение не кажется Ильке достаточно свободным, чтобы говорить такие слова. Чужие ожидания, преемственность, тысяча скованных движений, упущенных под чужими взглядами моментов. Что есть «другая тропа», когда ты не позволяешь себе лишнюю фразу, если она может сказаться на образе твоей семьи? Но Ильке до ужаса не хочется спорить. Не сейчас, не в этом. Он мог бы, ведь слова сказаны ему лично. Однако произнеси Дуновение такое перед племенем, Илька готов был бы сражаться за его слова. И в тот момент ему захотелось дать наследнику сказать подобное хоть кому-нибудь, и не получить отторжения в ответ.

     Голос Дуновения надавил, заставив Ильку застыть, и для того ему не пришлось повышать тон. На прошедшееся по плечам тепло поддержки наложилась острая нота тревоги, и он не смог определиться в том, что испытывает от получившегося звучания.
– Омежник тоже видел мир иначе. Тогда, – он зябко повел плечом, надеясь что голова не подкинет набивших оскомину образов.
«Не важно, вижу ли я свои достоинства. Главное, чтобы их можно было использовать для дела». И в том Илька доверился Дуновению. Пусть наследник, увидев в нем что-то важное, применит это так, как сочтет нужным. Илька позволит его взгляду судить. Своему он доверяет недостаточно.

     Слегка кивает. Он готов к борьбе. Ему сложно понять, что правильно, что нет, и когда стоит остановиться. Но он желает научиться и перенять частицу спасительного спокойствия, которым дышит в толпе, находясь рядом с Дуновением и внимая ему. Он оглядывается мимолётно, точно пытается приметить чью-то тень.
– Не думаю, что это получится у кого-то, кроме тебя, – признается, не говоря прямо о степени уверенности в себе, в других, в примостившемся рядом с ним коте. Вслед за ним всматривается вновь в юных учеников.

     – Для меня важно, чтобы они были друг у друга, – он едва приоткрывает пасть, не считая что останется неуслышанным. – Чтобы он, – Илька поводит ухом в сторону Костра. – не потерял брата. С такими, как они, Горное племя может стать по-настоящему крепкой семьёй. Если только сберечь их.
Взгляд Ильки становится немного виноватым. Ему не по себе от того, что он делится с Дуновением таким. Высказанное кажется ему до постыдного сентиментальным. И он рад, что его слов не услышат сами оруженосцы.

     «Тем не менее, я его сын».  Илька не считает это наследование важнее иных, но не может позабыть о нем. Он знает, что ученики должны превосходить учителей, дети — родителей, но ведь превзойти можно не только в позитивном ключе. И вероятно, такое даже не редкость. Ильке неизвестно, можно ли унаследовать чужой гнев или ломкость под давлением обстоятельств. Хочется верить, что всё зависит только от него, но тогда и не должно возникать обратных мыслей. А они возникают, заставляя болезненно вспоминать, как под натиском жара его зубы прокалывают теплую кожу, а мысли становятся столь незначительными и вязкими, что ему почти стыдно перед своим разумом за то, сколь опустошен он и бесполезен перед могуществом берущих контроль сердца и тела. Мысль о том, что Илька способен навредить племени, подставить под удар репутацию — свою или чужую — затмевает собой приятные ощущения свершившегося стремления. Он охотнее выдерет из себя этот клок, чем позволит вновь произойти тому, из-за чего пострадает некто близкий, кроме него самого. 

     Впрочем, он больше не один, и признаёт это. Ему не хочется перекладывать ответственность, и порой поддержка ощущается дополнительным грузом, ограничивающим в действиях. Но быть одному с осознанием, что тяжесть в любой момент можно оборвать — путь слишком лёгкий, чтобы ступив на него, не обвинить себя в слабоволии.

     Слова Дуновения работают не хуже прикосновений, оглаживая шерсть на его щеке, касаясь уха. Илька слегка кивает, думая о том, что цепляясь за край обрыва, решился бы разжать когти, чтобы принять протянутую лапу наследника. Не чью-то ещё. Он может быть мил с другими, если полагает, что это необходимо, и в ином случае он нанесёт вред. Но доверять им настолько, чтобы принять помощь не предвидя грядущей оплаты, не сомневаясь в намерениях, веря в чужие силы достаточно, чтобы позволить им принять свой вес? Вряд ли. Дуновение иной. Даже если под тяжестью его лапа прогнется, а сустав затрещит, Илька не отпустит её. Это то, что он сам хотел бы сделать для него. Но даже если не найдёт в том взаимности, Илька хочет дать наследнику понять, что верит в его силы. Этот кот доказал ему, что он не призрак, не бездельник, не бесполезная тень Ливнезвёзда. Даже если не все из своих чувств Илька способен обосновать, то, как Дуновение раз за разом брал себя в лапы в трудный момент, впечатлило его.
— Я буду рядом, — тихо ответил он, колыхнув словами кончики усов Дуновения. — Хочу попасть туда, куда ты меня приведешь.
«Строить новые?» Так он сказал? Илькиным мечтам чужды многие из троп. Но он считает, что там, куда приведёт Дуновение, ему будет уютно. Там можно будет уснуть и не думать об опасности до тех пор, пока не потребуется оборонить от неё свой дом. Но до того момента его спокойствие сохранят надёжные стены и приглушённое дыхание около уха. Назначенный пункт не кажется близким или хоть сколько-нибудь ясным, но Ильке не хочется видеть во главе отряда кого-то иного. Его мысли покрываются корочкой льда, когда он думает о патруле с советником и двумя целителями, отправленном в темноту, в жуткий мороз, под грохот обвала. С холодком в груди Илька чувствует, что перестаёт верить в то, что кто-то другой сделает их путешествие достаточно безопасным. Будто чужие решения, слова, накапливаясь, обтесывают камень его веры. И он склоняется к тому, что сколь ни была крепка вера в прошлом, время и поступки меняют её.

     — Я тоже уверен, — согласился Илька, и был в том искренен. Молодым котам достались прекрасные наставники, и он не сомневался не только в их силах, но и в умении позаботиться, что в случае младших товарищей казалось ему немаловажным. — Но ты знаешь, поддержки одного наставника не всегда хватает.
«Знаешь лучше многих, правда?» Он чуть усмехается. — Мне кажется, я замечу, если кто-то из них собьется.
Разве не разглядит Илька в чужом поведении знакомый паттерн? Наверняка разглядит. И тогда он не станет закрывать глаза, оправдывая это малодушным «не моя ответственность, пускай за них отвечают наставники».

     «Ты, я, эти трое». Ему уютно, точно Дуновение прижимается к нему боком, и его слова отдаются вибрацией в теле. Это иллюзия, но достаточно сильная, чтобы болезненно замкнуться столкновением с мыслями о реальности. Ему тревожно от того, что наследник будто не произносил этих слов. Будто Илька сам их выдумал, только что. Слишком хорошо они звучат для того, чтобы воплотившись в реальность, эта крохотная мечта не была раздавлена каким-то фактором, которого Илька ещё не может определить, но каким-то образом предчувствует. «Ты, я и звёзды». Только ближе, гораздо ближе. И вместо холодного воздуха дорог запах дома, шерсти соплеменников, семьи. Ильке хочется окунуться в это больше, чем раньше.
— Было бы здорово, — пробормотал он, не удержавшись и дрогнув голосом на конце фразы. Отвёл взгляд и попытался сфокусировать его на чём-нибудь, чтобы отстранить тревогу. «Это правда случится?» Илька вдохнул побольше воздуха. «Я доверяю. Доверяю». Ему захотелось ударить себя по лапе, чтобы привести в чувство, но он справился с порывом.
— Дать им задание, а потом мешать его выполнить, чтобы им пришлось объединиться против нас, — он задумчиво повёл ухом. «Я бы даже не сказал, что у нас с тобой высокие шансы на победу». — Или можно просто заставить их подраться друг с другом. Вися на дереве вниз головой, или скользя по льду... хах, знаешь, жить с ними в одной палатке — то ещё удовольствие. Порой хочется швырнуть всех троих в какой-нибудь сугроб. Но, — он позволяет себе немного улыбнуться, взглянув в сторону младших оруженосцев. — мне хочется, чтобы они понимали, что их любят. «Даже если и не их настоящие родители». — Хорошо, что среди нас есть такие как Горлица, кто может показать это. А не просто, — Илька неуверенно повёл плечом и вздохнул — молчать.