Ему кажется странным толковать о такой ерунде. Шуточные задания, в выполнимости которых Илька сам бы усомнился. Поверхностные мысли. Но он не остановился осознав это. Ощутил, что нужно заполнить чем-то яму, которую вырыло в них ожидание патруля. Захотелось вздремнуть, но мысль о том, что Пустынь может быть в опасности, не дала на то шанса. Илька приготовился сорваться на подмогу, стоит Ливнезвёзду объявить о невозвращении отряда в срок.

     Усталость, похоже, испытывает и Дуновение. Илька позволил себе сильнее повернуть голову к нему, увидев его прикрытые глаза, и, пройдясь сверху вниз от пушистых кисточек на ушах, коснуться взглядом его лба. Он поймал себя на мысли, что сейчас можно ударить наследника, спокойно дышащего рядом, почти беззащитного. И оттого захотел накрыть товарища хвостом, точно так мог спрятать от таящейся в полумгле опасности. Желание коснуться его поселилось зудом под шкурой, но Илька вдохнул поглубже и заставил себя сдержаться. Ему не хотелось, чтобы Дуновение встрепенулся и открыл глаза шире от нежданного прикосновения, теряя обретенное спокойствие. И попытайся кто иной его потревожить, Илька взглянул бы на него исподлобья и мрачно.

     Он кивнул и ощутил, что в тишине, скопившейся вокруг них, ставшей их атмосферой, ему даже дышать хочется осторожнее и тише обычного. Точно любой звук может теперь ощущаться иначе, резче, ударить по чувствительному слуху. «Не так легко дать другому почувствовать себя не одиноким. И ты думаешь, у таких как мы получится? Я буду стараться, но... порой понять, чего хотят другие, так сложно. Вот мне хорошо просто потому, что ты» — он опустил веки и тихонько выдохнул воздух, овеявший теплом кончики его собственных лап. «Рядом». Илька знает, что не будь рядом его друга, мрачные мысли и тревога за Пустынь уже захлестнули бы его. Но в том, что он не один, Илька ощутил наконец-то силу, а не тяжесть. Пустил в пасть слово «вместе», пожевал, покатал на языке, чувствуя привкус тёплой соломы. Понимание «семьи» такое странное, многогранное и непостоянное. Вроде бы, его семья — родители, сестра. А с другой стороны, семья — благородное Горное племя. Но «дома» он чувствует себя сейчас, не думая о тех предыдущих гранях «семьи», въевшихся посредством времени, родства и воспитания.

    — Надеюсь, это не колючка в мою подстилку.
Илька моргнул, ощутив на себе испытующий взгляд Дуновения. Поспешил оправдаться. Возможно, слишком поспешил. Но в тот момент он подрастерял в замкнутости.
— В нашу, — тихо поправил он, и его брови неловко дрогнули. — В твою и мою. В обе. Илька накрыл мордочку лапой, потёр переносицу и вздохнул. — Извини.
Ильке не хотелось, чтобы Дуновение счёл его легкомысленным. И всё же, он неизменно совершал небольшие ошибки, спотыкался, допускал невнимательность. И, казалось бы, такое происходит со всеми и каждым, но у Ильки совсем не получается принимать это в себе. Перед Дуновением как ни перед кем иным хочется выглядеть достойно. Он сжимает губы и заставляет себя перевести взгляд на оруженосцев у кучи с дичью.

     — Признаться, это сейчас я так о них говорю, — Илька невольно задумывается, так ли соседям по палатке тяжело переносить его, как ему их. — Обычно мне сложно не поддаться раздражению и стерпеть их проделки.
Он отводит хмурый взгляд, признавая в том свою слабость. «Но мы будем бороться».

Отредактировано Илька (2024-02-06 18:06:31)

     Гул маленького колокольчика вины всё ещё раздаётся в голове Ильки, и взгляд направлен «сквозь», когда плечо Дуновения слегка нажимает на его собственное, заставляя прийти в себя и сфокусироваться. Только для того, чтобы замереть, разглядывая его умиротворённое выражение, мягко опущенные веки, растянувшиеся в ненавязчивой улыбке уголки рта. Ощутить прошедшееся по телу волнение и прерывистость дыхания. Ильке кажется, что на краешках губ, в этой редкой улыбке спряталось тепло ушедших сезонов и запах едва высохшей от росы травы. Думать о солнце, сидя в полумраке, причудливо. Но что-то, подобное шальному светилу, слепит его глаза так, что хочется чихнуть или потереть нос. Оно золотило траву и поселяло в лапах желание двигаться, в душе – жить, и ни за что не останавливаться. Не теряя ни мгновения. И возможно, в следующее он прижмется щекой к щеке, уже не думая о том, где находится и что делает.

     Выдох Дуновения, подобно холодной волне, лизнувшей кончики лап, всё же напомнил Ильке, где он, заставив сконфуженно опустить одно ушко от собственных мыслей.
— Тебе не нужно извиняться.
«А тебе стоило бы это оценить, ведь у меня почти никогда не получается». Илька уже готов поддаться внутреннему ворчанию, когда вдруг понимает, что Дуновение не осуждает его за ошибку. И, глядя на него, на его выражение, в котором читается надёжность, достоверность, Илька неожиданно для себя расслабляется и перестает думать о своих словах как об ошибке.
— Кто скажет мне эту правду, если не ты?
Правда заключается в том, что они оба думают больше, чем говорят. Илька начинает это понимать, и хотя не может прочитать чужих мыслей, испытывает родственное чувство в нежелании жестоко выдирать их оттуда вместе с обрывками нервов и бросать перед кем-то.
— Не думаю, что в нашем племени много тех, кто пойдет на риск получить от тебя по морде, — ему становится легко говорить, слова ниспадают, подобно лепесткам созревшего цветка.

     Слова Дуновения надламывают корочку реальности, точно свежий ледок на луже. Илька помнит тот праздник Оперения. Забавно думать, что он был вовсе не таким светлым, каким остался в мыслях.
«Набить мне глотку травой, значит. Вот что крылось за твоим спокойствием. А я-то думал, что слишком суров к этой троице».
— Могу понять, — Илька не удержался от небольшого смешка. — Особенно после того, как я назвал тебя сказочным лопухом.
Он сжимает лапы, думая об этом, опускает взгляд на каменный пол. Из глотки исходит лёгкий звук, сходный с поскрипыванием снега, который тут же стихает, подавленный. — С тех пор, конечно, кое-что переменилось, — Илька поднимает взгляд на Дуновение, его рот остается чуть приоткрытым. — Я больше не считаю тебя лопухом.

     Он проваливается в овражек собственной смелости и смотрит оттуда, немного оглушенный падением.
— Кажется, я нахожу всё больше поводов переселиться в воинскую, — улыбается Илька рассеянно. Будто мало было остальных. Его отпустило волнение по поводу окончания учебы. Насовсем ли? Неизвестно. Но мысль о воинстве стала казаться куда более легкой. «А с этой троицей будем встречаться на тренировках. Вместе». И, быть может, всё правда складывается не так уж плохо.

     «Хотелось бы согласиться, что льщу. Может, даже назвать тебя неуклюжим клубком шерсти». Но то было бы неправдой. Илька знает выверенные движения Дуновения, ровно бьющие в цель. Его ловкость и стремительность в бою, сходную со штормовым приливом; удары его лап, бьющие подобно колким молниям в пик бури. Знает, потому что эти движения раскрыли для него самого себя. И, понимая, что тоже хочет вот так, желает стать частью этой бури, Илька полюбил учёбу. Даже если ему не хотелось лишний раз хвалить Дуновение, он не мог не признавать силы в том, чем возжелал обладать сам.

     — Может, и боюсь, — он неопределенно ведёт плечом. Скулы неприятно ноют, будто вспоминая удары Дуновения. — Но если правда ценна, страх не имеет значения.
Илька смотрит на подбородок наследника, опускается взглядом к меху на его груди. «Я ведь извинялся не за правду, Дуновение». Ему кажется, что он уводит разговор в более глубокое русло, отклоняясь от темы. Они говорили о своей слабости; о том, что для них было бы нелегко, подобно Пустыни или Горлице, стать кем-то тёплым и ярким в чужих жизнях. Считает ли Дуновение эту правду болезненной, раз сам признал таковую в его словах? Считает ли Илька эту правду достаточно жестокой, чтобы просчитывать риски чужого несогласия, готовиться к удару? Они оба могут быть учениками, вот в чём правда. Они уже были ими, занимаясь целительством; и смогут ступить на иные пути. Даже если какие-то из этих путей вызовут в Ильке настоящий ужас. «Страх не имеет значения, ведь я могу сопротивляться ему, думая о тебе».

     — Эй, это была не такая уж и ложь, — он, не удерживаясь, показывает блестящий кончик клыка в ухмылке. — Я собрал весомые доказательства, и... ладно, мне тоже захотелось бы набить пасть этого мелкого наглеца чем-нибудь несъедобным.
Всего несколько лун прошло, но момент кажется Ильке далёким, как сам он тогда — совершенно иным, низким, мелким, вспыльчивым и шебутным, словно воробушек. Пожалуй что невоспитанным. И тут Илька может взглядом сверху огладить загривок серебристого юнца из прошлого: тот сам пришёл к тому, что хочет стать спокойнее, сдержаннее, и за то Илька ему благодарен.

     Теперь, в мягкой полутьме пещеры, Илька куда лучше владеет собой. И всё же, сталкиваясь со взглядом своего учителя, как будто более блестящим и живым, чем когда-либо, он теряется. Дуновение придвигается, заставляя его допустить мысль о том, чтобы отодвинуться, и тут же придавить её лапой, беспощадно размазывая.
Чувствительные усы, спутавшись на кончиках с усами наследника, едва выносили столь тесное соседство. Внутренне Илька затрепетал, но на грани тумана заставил себя замереть, не двигаться и подобно желанной звезде принять блеск в глазах Дуновения, который ему не хотелось спугнуть.
— И кем же ты меня считаешь сейчас?     
Илька едва заметно дрогнул. Тяжело сглотнул. Бирюзовые глаза будто бы прижали его своим взглядом к стенке. «И как, предки? Как сказать «нет», когда он так смотрит?»
Илька совсем не может расслабиться. Сам того не замечая, покусывает губу. Приоткрывает рот. Закрывает. Затем щурится, всматриваясь в столь знакомые и приятные ему черты, как в первые разы, когда пытался понять, может ли доверять. Взгляд Ильки немного мягчает, теряя инеевый отблеск.
— Просто сказочным, — роняет он и, не выдержав, отстраняет кончики усов. — Без лопуха.
«Что я делаю? Отчего я так? Как его глазам такое удаётся?» Ильке хочется хохотнуть, а в груди вновь покалывает страхом, точно очередная из его фраз окажется «чересчур», и Дуновение решит, что этот «сон» пора оборвать.

     — Предлагаешь мне заранее подыскать место подальше от тебя? — старается пошутить вместо того, чтобы думать о спящем Дуновении рядом, в одной палатке. О запахе согретой сном и покоем шерсти. — А вот я, знаешь ли, замечательный сосед.

Раздается вопрос, Дуновение видит, как Илька колеблется, не находя сразу ответа, отчего наследник клонит голову вбок и задерживает дыхание. В его мыслях есть миллиарды "а что если?", но он не хочет им поддаваться, он остается на выступе посреди чернеющего болота и просто ждет.
А потом усмехается шире, закрывая глаза и прокручивая слова ученика в голове. Отступая с легким смущением, он поджимает пальцы снова, он не знает, что сказать и как правильнее подступиться к услышанному, он даже почти не верит, что Илька искренен с ним сейчас. Но тот не давал повода сомневаться.
— Для сказочного я слишком плотно прижат лапами к земле, — вдруг произносит Дуновение негромко, не отпуская небольшой улыбки, хоть и не скрывая за ней отглоска собственного сомнения. Оруженосец не говорит "кем", оставляет лишь маленькую характеристику, за которую наследнику, взвесив все, не удается зацепиться и которую не удается ему вплести в свою шкуру, подобно перу.
Значит ли то что-то? Если да, как много? Палевый хочет понять, разрыть ворох чужих мыслей, в шуршание их научиться слышать мелодию и потаенный смысл.

— А вот я, знаешь ли, замечательный сосед.
На шутку Дуновение смешливо фыркает, закатывает глаза. На слова мяукает: "Вот и проверим".

Тепло, которое пробирает его изнутри, заставляя сердце биться чаще, а губы изгибаться в легкой улыбке, ослепляет и позволяет забыться, позволяет в опьянении пройтись по мраку, как по ночному лугу, где каждый огонек — не путеводная звезда, но светлячок, что, подлетая, садится порой на шкуру.

Тепло, столь ценное и в моменте вдруг принятое, словно оно единственное спасение от тяжёлого беспокойства.

Оно рассеивается резко, вместе с холодным порывом ветра, доносящим запах крови и заставляющим Дуновение резко отшатнуться, будто бы придя в себя.
Боль пробирает лапу. Он игнорирует.
Моргнув, оглядывается. И потом тени, преграждающие путь свету, говорят ему о возвращении патруля. Иллюзорное умиротворение сминается, ломается под сходом лавины дисгармонии. Крошится на осколки и впивается под кожу, когда на поляну выходит Птицемлечник, когда шкуры следующих за ним котов пропитаны алым, когда тело Буревестника — изломанное, безжизненное, висит на их плечах.

"Сохрани хотя бы крупицы", — но не может сжать огоньки в лапах, на Ильку бросает последний взгляд, прежде чем подняться неуверенно, механически.

Не ожидая удара, вошедшего столь неожиданно и резко, Дуновение еще не ощущает его последствий в полной мере. Он будто бы и не верит в случившееся.
Взором за всех, за каждого.
Тянет на морду сдержанность, сам зовёт Ильку легким движением хвоста, подходит ближе к Советнику.
"Что произошло?" — первый вопрос, который комом встает в глотке Дуновения. Он слушает, но не слышит, он видит, как тело старшего целителя опускается на землю, ощущает холод, пробирающий его пальцы.
"Как это могло случиться?"

На контрасте все кажется иллюзорным. Но вот он здесь. Вот пустой, мертвый взгляд Буревестника, пожертвовавшего своей жизнью ради спасения иной. Вот вернувшийся патруль. Вот все они, которым нужно пережить потерю, принять переменившиеся оттенки мира.

Буревестник был нелюдим, он был груб, но в их племени вряд ли был бы кот, который не мог доверить ему себя.
Старый целитель казался одним из столпов, на котором держалась привычная их жизнь.
Теперь, казалось, по земле прошла трещина.

Дуновение стискивает клыки. Он чувствует, что должен бы был быть с патрулем, должен был помочь, должен был этого не допустить, не должен был относиться ко всему так просто, возлагая пустые надежды.

— Нужно подготовить его тело к церемонии прощания, — глухо произносит, поднимая взгляд на своего бывшего наставника, а потом переводя его и на Пустынь, в чьи лапы теперь должно бы было перейти их племя.
Но, даже если именно песчаный кот в глазах наследника выступал лекарем душ для всех и каждого, сейчас палевый готов бы был подойти и подставить ему плечо, чтобы помочь перенести эту утрату — ему нужен был только знак, малейший сигнал.

Отредактировано Дуновение (2024-02-07 12:48:11)

     — Уверен, они скорее заметят твою полосатую задницу, нежели мою рыжую.
Шорох несогласно хмыкает, встречая плечо Костра своим.
— Это так не работает. Меня они скорее спутают с пнём, тебя — с полудохлым лисом. Нет, проверять не буду.
Он выразительно приподнял брови. «Вывод понятен, надеюсь. Давай, смирись с поражением».
— Просто вылезем
«Непонятен» — вздохнул Шорох, обнаруживая, что Костёр с Клеверушкой сошлись на едином мнении. Он не торопился покидать их, но и слепо следовать не планировал. Шорох был уверен, что проскользнуть им не удастся, оттого остался в стороне, чтобы дождаться момента, когда они вернутся после неудачной попытки удрать из лагеря. Ждать пришлось ещё меньше, чем Шорох предполагал — в лагерь вернулись старшие, отсекая Костру с Клеверушкой возможность для бегства.

     Шорох, позевывая, приблизился к оруженосцам и подошедшей Горлице. Встал в стороне, слушая наставницу сестры. Усмехнулся, когда та отошла.
— Плотно позавтракать — это как? Набить брюхо камнями?
Сезон плотных завтраков явно остался где-то позади. Шорох угрюмо поскрежетал зубами, подумав о пустом желудке. Им с Костром требовалось немало «топлива», чтобы двигаться в привычном темпе. Он пытался экономить энергию, но постепенно склонялся к мысли, что это бесполезно, и голод приходит через равную долю времени почти в любом случае.

— Как думаете, если сделать вид, что мы просто идем подышать свежим воздухом, никто не хватится нас хотя бы пару минут?

     — Скажут, что воздух здесь ещё достаточно свеж, чтобы им можно было дышать.
Шорох внимательно взглянул на Костра, будто тот мог как-то исправить положение, усмехнулся и покачал головой. «Ладно, уже почти утро, скоро наставники сами вытащат нас отсюда».
От улыбки Костра он не удержался и зевнул, приложив ко рту лапу.
«Ну давай подождем». Он прилёг, подобрав под себя лапы, и прикрыл глаза. Дрема моментально накрыла его, хотя краешком сознания он мог нащупывать чужие голоса, толком не различая слов.

     В пещере стало светлее. К моменту, когда вернулся патруль, Шорох уже проснулся и монотонно облизывал лапу. Он остановился в своем действии, учуяв кровь, и повернул лобастую голову в сторону пришедших.
Моргнул пару раз. Следом за Птицемлечником в лагерь внесли тело. В погибшем Шорох не без удивления узнал Буревестника, мрачную и замкнутую часть своей семьи. Весьма, впрочем, привычную и вызывавшую в нем некоторую степени понимания. После потери родителей эта гибель отдалась в груди Шороха туповатой болью. Он опустил взгляд и облизнул лапу ещё раз, пытаясь сделать вид, что его не может поколебать даже такое.

— Вот и помер дед, — пробасил он, встав и подойдя к Костру с Клеверушкой. Случившееся ещё не уложилось как следует в его голове. Шорох с трудом верил, что наступил день, когда племя потеряло целителя.

Отредактировано Шорох (2024-02-08 01:57:23)

[indent] братья, как обычно, препирались между собой и норовили подначить друг друга так, чтобы оставить свое слово последним, а клеверушка — как обычно — не хотела слушать это молча:

[indent] — эй, вы! можно подумать, вам интереснее выяснять, кто из вас круче, нежели подумать о более важных вещах!

[indent] под «важными вещами» она имела ввиду, конечно же, план, который у них, очевидно, прогорел, а нового никто так и не предложил. светало, и на самом деле, идея выбраться из лагеря не казалась клеверушке такой уж привлекательной: прошло слишком много времени с того момента, как патруль ушел, и следы наверняка уже замело снегом, а плутать среди заснеженных скал в поисках неизвестно чего — так себе прерогатива, даже для вчерашних котят. клеверушке гораздо интереснее было бы выяснить, что все-таки произошло, а это казалось более достижимым, останься они здесь.

[indent] шорох подвернул под себя лапы, костер присел, с улыбкой предложив подождать, и клеверушка тоже плюхнулась на пятую точку, напрочь забыв о совете наставницы плотно позавтракать. энергичная, активная, да еще и растущая, клеверушка нуждалась в больших количествах еды, как и любой другой подросток. однако сейчас ее вдруг одолела сонливость, которая отошла на задний план из-за интереса к происходящему посреди ночи и идеи убежать вслед за патрулем, но вернувшаяся обратно, когда взбудораженность немного улеглась.

[indent] последовав примеру сварливого брата и подоткнувшись под его бок, клеверушка провалилась в неглубокий сон.

[indent] проснулась пестрая ученица оттого, что вокруг снова начало происходить какое-то движение.

[indent] шорох уже не лежал рядом, и клеверушка тоже поднялась, быстро отряхиваясь. на поляну вошел птицемлечник — советник их предводителя и тот, кто уводил патруль. вместе с ним на поляну проник ужасный запах крови.

[indent] смерти.

[indent] клеверушка вытаращилась на вносимое тело буревестника.

не может быть.

[indent] в следующую секунду она уже бежала вперед, не веря тому, что видели ее глаза. не веря, что это тело — ее семья. не могло такого быть.

[indent] не могло!

[indent] также резко, как и выпрыгнула с места, клеверушка остановилась, так и не добежав до пришедших воителей с их тяжелой ношей. ее сердце билось быстро, заходясь где-то у самой глотки, дыхание участилось, вырываясь из приоткрытой пасти облачками пара; клеверушка так и стояла, вылупившись на своего деда и не зная даже внутри самой себя, что ей делать и что — чувствовать.

[indent] — и в том, и в другом, — подхватывает чужую короткую улыбку, но свою не убирает: всем видом старается показать, что всё в полном порядке. прошло уже достаточно времени, чтобы лань приняла действующую реальность, но даже буревестник не в силах запретить ей охотиться — однажды она оставит это другим полностью, но пока--

[indent] склонит голову набок, чутко вслушиваясь в сестринские слова, да нахмурится: значит, ей не показалось?

[indent] было в виде горлицы что-то, что вызывало не волнение, но какой-то глубинный трепет, только вот ни она, ни лань не понимали что именно это было. пока нет.

[indent] — кажется?.. — мягко переспрашивает, стоит родному голосу смолкнуть, но в ту же секунду они обе, словно по щелчку, пропускают по удару сердца: то падает вниз к самым лапам, чтобы выпрыгнуть наружу и покатиться по земле, а после — разбиться на множество осколков.

[indent] кровь.

[indent] горлица рядом вскакивает, лань остаётся придавленным камнем лежать на земле, распахнутыми глазами жадно всматриваясь в выход из лагеря, сквозь который друг за другом заходят вернувшиеся, и вид их не вызывал ничего, кроме тревоги и замешательство. красные пятна на шерсти уже выцвели, загустели и затвердели, но ни на одном не было видимой раны.

[indent] ни на одном, кроме...

[indent] — буревестник.

[indent] собственный голос звучит гулким эхом, на себя не похожим, а горло в миг пересыхает.

[indent] то, что они несли — не было её учителем; не было живым. мир искажает и дрожит, и в тёмном силуэте лани на миг кажутся собственные родители — то, чем они стали в момент гибели.

[indent] птицемлечник говорит, что то была не просто лавина — обвал.
[indent] говорит, что буревестник пожертвовал собой ради спасения.

[indent]          // лань неотрывно смотрит на изломанное тело;
[indent]                 на смерть, которая не была лёгкой (не была той, которую он заслужил).

[indent] пустынь подхватывает хранительскую речь, обращается к ильке и дуновению, а после — раскрывает то, что было ему пророчеством, и лань, поднимаясь с места, не ощущает тепла горлицы, находя в себе силы лишь мотнуть головой.

[indent] — нет, — режет по горлу, царапая и застревая птичьими костями. — нет. это наша обязанность, — ей так не хватает воздуха.

[indent] не столько обязанность, сколько долг; не столько долг, сколько отдание чести.

[indent] она помнит, как он смотрел на неё ещё в детстве. как терпеливо дожидался, пока витиеватая дорога приведёт её к нему. помнит, как за обыденно строгим и сухим голосом скрывалась потаённая забота, и как под тяжёлым взглядом пряталась незаметная любовь.

[indent] лань помнит всё, и от этого становится лишь больнее.

[indent] сколько жизней ей нужно прожить, чтобы перестать терять тех, кто был не просто семьёй, но чем-то гораздо, гораздо большим?

[indent] в ушах звучит собственное сердцебиение, и лань на негнущихся лапах скрывается в палатке, чтобы собрать необходимые травы. каждое действие сопровождается призрачным голосом, принадлежащим ему, и ей понадобится вся сила, чтобы не позволить глазам предательски защипать.

[indent] вдох. выдох.

[indent] воля звёзд кажется ей всё более суровой, неправильной, напоминая злую усмешку: буревестник обещан им, пустынь — лесу, она же--

[indent] теперь в палатке всё кажется слишком чужим, инородным, не тем, что будет принадлежать ей, и уши прижмутся к затылку, а зубы сомкнутся на тонких стеблях. она замирает у самого тела, мягко скользя по тёмной шкуре глазами, и губы сами собой превратятся в тугую линию, чтобы после их коснулась едва заметная улыбка, что окажется на размер меньше. вымученная, полная скорби и нежности.

[indent] — спасибо, буревестник. за всё, что ты сделал, — склонится к самому уху, касаясь холодной щеки носом, и ласково, точно мать убаюкивая своего дитя, сделает то, что должна. — но ты ведь не покинешь меня совсем, правда? — и он не покинет. его образ будет в каждом камне, голос — в шелесте листьев, и лань невольно будет находить его во всём.

[indent] медленный протяжный выдох сорвётся с губ, когда она поднимется и взглядом найдёт можжевельника, улыбаясь тому с благодарностью. переместится на птицемлечника, молчаливо вторя словам пустыни: — так нужно. ты ведь сам это знаешь, — и, наконец, остановится на палевом силуэте.

[indent] — тебе нужно к небесному древу, — но тут же себя исправит: — нам. нам нужно, — и добавит чуть тише: — они поймут. не сразу, но поймут. в конце-концов, наш поиск был предназначением многих поколений, о котором каждому твердили с рождения, а помощь потерянным потомкам — долгом и обязанностью, — но к такому она была не готова. — только по дороге умоем тебя снегом, — и, отрываясь от земли, снова задерживая взгляд на буревестнике: — идём?

→ небесное древо

опушка (номинально) -> лагерь Гор

[indent] Гнев неприкрытый является крайне редким гостем на морде Можжевельника. Он привычен сдерживать их, закапывая под каменной крошкой где-то глубоко в душе, заваливая прочно камнями так, чтобы ничто не просочилось.

[indent] Этот случай - исключительный. Во всех смыслах.

[indent] Он помогает пожилой лиственной добраться до места на территории соседей, где она бы смогла отдохнуть. Не ждёт горячей благодарности, в прочем, действительно не нуждаясь в оной. Всё, чего ему действительно хочется, это вернуться домой, окунувшись в приятную сень пещеры, ощутить тёплые бока Лани и Пустыня, разделить с ними горе, как он всегда это и делал-

[indent] Но у местных воителей вместо благородства - едва ли хотя бы частичка наскребётся. Он жмёт пепельные уши к затылку, начинает мести пышным хвостом снег - из глотки рвётся рычание. Он не хочет слышать ничего из того, что выхаркивают их грязные, неблагодарные рты. Вскакивать и нестись сюда ему тоже более не хочется.

[indent] Вцепиться в самую глотку светлому зеленоглазому коту, который о смерти, видимо, знает только по мышиным трупикам, пойманным на завтрак, хочется как никогда сильно.

[indent] Янтарный скол ищет Птицемлечника - давай просто уйдём отсюда, мы сделали, что должны были, никто не в праве требовать от нас большего-

[indent] Он забывает об одной детальке. Той, что с самого создания мира рассыпана по небу, крохи, имеющие исключительное право требовать от своих детей всё, чего только пожелают, не считаясь с их мнением.

[indent] ты тоже веришь, что всё заранее предопределено ими?

[indent] Можжевельник впивается взглядом в Пустынь, заклиная того выразить сожаление, помочь чем сможет и уйти - можно даже без помощи, давайте забудем этих неблагодарных-

[indent] ты стал бы бороться?

[indent] — я стану вашим целителем. позвольте мне позаботиться о вас.

[indent] Удары сердца отмеряют его реакцию. Уши дёрнутся, улавливая шорох песка. Глаза распахнутся осознанием, что раскалённым гвоздём вопьётся в глазницы. Губы внезапно дрогнут, едва обнажив ряд зубов на миг.

[indent] Горы забирают котов, их жизненные силы, их близких, их потомство. Они выкачивают своим холодом всё тепло из котов так, что иное им и не страшно.

[indent] Так с чего Можжевельник решил, что сердце холодных гор это обжигающе нагретые пески, что текут сквозь когти, как время, и ухватить из за хвост не представляется возможным? И чем Вяхирь хуже Пустыни?

[indent] Его холодное, уже давно каменное сердце определяет безошибочно, не повторив ошибки прошлого: предатель. Ему жаль Птицемлечника, но под рёбрами стягивает осознание, что случившееся наверняка не изменит отношение пятнистого советника к их целителю. Он бы и сам сделал всё, что мог, если бы это значило, что на Лань наконец перестанут падать ненужные подозрения.

[indent] Бессмысленные, ненужные пески.

[indent] Он хмуро говорит, что понесёт тело Буревестника сам - жалеет хрупкого душой Барсучьего Клыка и берёт ношу на себя. На Пустынь смотреть не хочется совершенно.

[indent] Ничего нового в ученике целителя он уже не увидит.

[indent] Оторваться от общества неблагодарных пострадавших могло бы быть приятным событием, если бы не многие факторы. Впервые за долгое время пепельный совершенно не знает, что делать. Не может даже понять, что будет дальше.

[indent] Горы, кажется, никогда и ничего не значили для песчаного кота, которого старший по бою знает с детства, иначе бы оставил он Лань одну, а племя осиротевшим после смерти Буревестника?

[indent] Озлобленно встряхнуться ему мешает только тело чёрношкурого лекаря на спине. Кажется, никакой справедливости ни в действиях небольшого котишки, ни в решениях звёзд и вовсе не было.

[indent] Он ловит надтреснутый взгляд Лани, стоит появиться в лагере с телом её бывшего наставника. Можжевельнику бы искренне поверить, что он ничего не мог сделать для него, но это будет ложь. Если бы он успел тогда, схватил, как строптивого котёнка, кинулся бы вслед- Буревестник не простил бы ему ничего из этого. И Можжевельнику остаётся лишь молча уложить тело кота на каменный пол и скорбно покачать головой своей бывшей протеже.
(был ли Буревестник лучшим наставником чем сам Можжевельник? Вряд ли он узнает)

[indent] Он держит путь к ней сразу, но останавливается, едва услышав голос одного из внуков почившего целителя.

[indent] — Вот и помер дед,

[indent] Клыки, готовые ощериться там, на опушке, показываются на миг вновь. Чаша терпения принимает одну каплю и охотно выходит за позолоченные края. Он стремительно оборачивается, отвешивая подзатыльник крепкой лапой по бурому затылку.
[indent] - Напомнить, что Буревестник не только ваш умерший родственник, но и прекрасный целитель? - рычание, скрываемое в грудине,  рвётся наружу, и он смиряет всю троицу строгим и разозлённым взглядом. - Советую запомнить это, если не хочешь, чтобы твой наставник обучал тебя манерам ещё двенадцать лун.

[indent] Пушистый опущенный хвост взметнёт снег - и пепельный солдат наконец шествует к Лани, прильнув к ней и уложив увесистый подбородок ей на макушку на краткий миг. Слова здесь были ни к чему, да и что он мог сказать? Лишь нахмуриться, стоило Пустыни приблизиться к Лани, и отпустить её к нему; отследить передвижение к выходу из лагеря и в парк шагов догнать коротколапого целителя.

[indent] - Как давно ты узнал? - ему ничего не стоит нависнуть над ним, но часть его прекрасно понимает: не под прицелом столь многих глаз. Он лишь слегка покачнулся на лапах вперёд, взглянув на некогда друга свысока.

[indent] Лапы Пустыни греют ему бока, когда они пережидают в пещере грозу. Он открывает душу полосатому коту, обнажая всё потаённое и тяжёлое, Омежника вверяют ему в лапы, чтобы Илька смог дышать спокойно, Лань идёт к целителям, ведомая пророчеством, лишь за тем, чтобы сейчас остаться одной на этом пути.

[indent] И обречённость Лани - то, что Можжевельник простить ему не может.

[indent] - А может, ты и о смерти Буревестника знал, м? Для того вам Лань была нужна, чтобы оставить её одну на откуп звёздам? - воин склонит голову, чтобы оказаться на почти одном уровне, взглянуть в лимонные глаза. - Вяхирь убил одного котёнка, ты, Пустынь, убиваешь всё племя.

[indent] Тяжёлый вздох поставит точку - никакого иного прощания. И он отвернётся, верно относя тело Буревестника в палатку целителя.

Достаточно было бы и взгляда, но Илька опережает его: Дуновение ловит, как ученик подходит к песчаному целителю, чтобы окружить его теплом, заботой, защитой, чтобы подставить плечо и быть рядом, и сам опускает еще раз взгляд к телу.
Смерть — нередкость в горах. Смерть следует за ними по пятам. Но палевый кот еще слишком юн, чтобы относиться к ней равнодушно, чтобы принять ее как часть необходимого процесса, — для этого ему нужно стать старше, для этого ему нужно обрести мудрость звезд, пока же он хочет запустить пальцы в черную шерсть и склеить изломанное, исправить то, что заставило сердце в чужом груди перестать биться.

Но мертвым не помочь.

Дуновение заставляет себя поднять взгляд и мазнуть взором по живым. На морде Птицемлечника мрачная маска, от Пустыни веет усталостью и какой-то неясной обреченностью, Можжевельник — напряжение, то же — Соколица, Барсучий Клык — тоска, взгляд к Горлице, к Лани — поймать еще одни оттенки голубого, что преобразят эту картину и станут тяжелым дополнением к палитре ее красок, трое учеников оказываются рядом, наследник смотрит на них и одними лишь губами хочет попросить увести всех тех, кто не достиг возраста восьми лун, но смерть для них не нова, палевому нечего скрывать, нечего сберечь.

Смерть спутывает их леской, что впивается в кожу.

Можжевельник наносит удар. Дуновение незаметно вздрагивает, будто тот приходится по нему, он смотрит на старшего по бою, не моргая, не понимая.
— Можжевельник, — глухо отдергивает соплеменника, пытаясь тем самым привести его в чувства.
Насилие и грубость сейчас не сделает ситуацию лучше.
Палевый это осознает. Палевый чувствует, что где-то они пересекли невидимую грань.

Кот, что учил его ценности соплеменников, говорил о единстве, говорил о важности держать себя в лапах — "Что произошло?"

Дуновение чувствует, что проблема в нем — это он что-то упускает, он что-то не понимает.

Дурной пример, но не учение.

Косит строгий взгляд и на Шороха. Агрессия на агрессию — то, что они порождают.

Мы окрасим палитру тоски алым от ударов, которые нанесем своим же близким.

Он ведь и сам — мимолетно мажет взглядом по Ильке.

"Давайте поддержим друг друга в этот день".
Пустынь прав — им всем нужно подставить друг другу плечи, а не обнажать клыки.

Но Можжевельник не буря, Можжевельник — ее предвестие, его состояние и несдержанность — дурное предзнаменование о том, что только предстояло узнать, почувствовать.

— Есть новости, о которых мне следует рассказать сразу.
Дуновение поднимает на песчаного кота взгляд, прокатывая язык по небу пересохшей пасти. А потом замирает.
До последнего — не думает.
Им нужна помощь? Мы сможем протянуть им лапы, у нас есть травы, у нас есть вы.
До последнего: Звезды требуют от них поддержать.

Но Звезды требуют от них жертву.

— Мне придётся покинуть вас.

Звезды требуют у них оторвать от себя нечто дорогое и истечь, Звезды требуют от них боли, они вгрызаются в души, оставляя чернеющие дыры.

Нет, ты не можешь..

Дуновение задерживает дыхание, смотря на Пустынь. Остатки тепла, которые таились ещё где-то под его когтями, между его пальцами, ускользают, оставляя лишь холод. Ему кажется, что нет мира, нет соплеменников, что полосатый смотрит на него, обращается к нему, что его слова — сама воля свыше.

От этой воли тошнит.

Ком подкатывается к глотке, а взгляд падает на тело.

Ты не можешь сделать этого сейчас.

Дуновение знает, что, если не сдержит себя, забегает взглядом по соплеменникам, будет искать поддержку, будет искать ответ: "Ты знал(а)?", "Ты принимаешь?"

— Нашему племени тоже нужен целитель. Нашему племени нужен ты, — произнес наследник, поднимая на Пустынь взгляд.

Его вывернет на изнанку, если он позволит себе говорить больше, поэтому он сжимает клыки и сдерживает боль, поэтому поджимает пальцы и отводит взгляд.

Как ты можешь оставить нас?

Как ты можешь оставить нас сейчас?

"Такова воля звёзд".

А ты, Пустынь? Чего хочешь ты?

Если бы он нашел время, то обязательно нашел бы слова, верит, нашел бы выход сберечь, удержать.

Дуновение не встает, он просто замирает у тела Буревестника, смотря на него и ища в его перепачканной шерсти отблеск далёких созвездий, пока того не поднимают и не уносят прочь.

Потом вскидывает взгляд и смотрит на каждого, уже медленнее, уже внимательнее, уже напоминая себе, что он не один, что все они истекают кровью.

Отредактировано Дуновение (2024-02-09 22:30:50)

     От голоса Пустыни у Ильки теплеет в груди, и он уже совсем не думая, в подступающем ощущении темноты, повисшем в воздухе духе погибели, в оглушающих тревожным тоном чужих голосах, прижимается к целителю сильнее. Не воспринимая его слова как что-то, что могло бы оттолкнуть, хотя каждое из них шершаво провело по его сердцу, оставляя кисловатый привкус во рту. Очень близко, но смолисто-неразъединимо для Ильки. Мурлыканье Пустыни прошлось вибрацией по его собственному телу, заставив вздрогнуть. И когда целитель отстранился, Илька проводил его взглядом почти растерянно, ощутив мазнувший по боку холодок.

     Илька склонил взгляд на изломанное тело Буревестника. Его накрыло глуховатой тоской от мысли о том, что он так и не научился доверять суровому целителю, и хоть позволял врачевать свои царапины, никогда не думал о том, чтобы податься ему навстречу, делясь кусочком души. И теперь никогда уже не сможет.

     Он слушает Пустынь, и в какой-то момент испытывает удушье. «Покинуть», «воля звёзд». Илька думает о том, как так получилось. Как эти коты, показавшиеся ему высокомерными и чужими; которым он помогал лишь из-за Ливнезвёзда, вдруг оказались столь важными, что ради них может умереть Буревестник. Уйти Пустынь. «Пустынь уйдёт. Его больше не будет с нами». Постукивая зубами, Илька поднес ко рту лапу и отгрыз кончик когтя. Дрожащему разуму вспомнились собственные слова, сказанные как-то раз Дуновению. «Ты, я и звёзды». И ответное «ещё бы убрать звёзды». Это «убрать звёзды» звучало и звучало, отталкиваясь от стенок его головы. «Не смотрите. Молчите. Прекратите всё отбирать. Дайте от вас укрыться хоть ненадолго, всевидящие».

     Улучив момент, он скользнул тенью к Пустыни. Ему хотелось вновь коснуться целителя, запомнить ощущение, но что-то отталкивало его, не давая сделать желаемое. «Пустынь, Пустынь, ты помнишь, как я спрашивал тебя, зачем тебе всё это? Зачем ты так добр к нам? Теперь ты набрал целую кучу дичи из чужих душ, и оставляешь её гнить?»
Он смотрит, совершенно не в силах злиться на Пустынь, но испытывая страх от того, что тот уйдёт, и однажды Илька, поверженный собственным отцом, или кем угодно, останется один в луже крови, не спасённый, не понятый.
«Ты не осознаёшь, Пустынь. Это ты звезда». Он сжимает и разжимает зубы. Нависает.
— Ты же знаешь, что если со мной что-то случится, я не позволю кому-то другому... — сипло выдыхает Илька, не в силах отпустить целителя. —...никто не узнает правды.
«Я ни с кем из них не поделюсь стольким, скольким делился с тобой».

     Илька смотрит на целителя. Он на эти мгновения теряет свой образ «повзрослевшего», и наверняка уже не кажется таким уж «готовым стать воином», если кто-то решится хорошенько всмотреться в его выражение, где отчаяние разбило холод. Ему хочется уснуть и проснуться в дне, где Пустынь будет рядом, необидно пошутит над ним, отправит собирать ромашки. Перевяжет его раны. Ильке покажется, что всё теперь на своих местах. И даже если нет, то с ним хотя бы кусочек теплого сезона, в котором осталась залитая солнцем трава и собственный смех, коим он ещё мог радовать других. Даже будучи ненастоящей, эта картинка смотрелась отчетливо жизнеутверждающей. «Мы столько времени провели вместе в целительской. Я привык видеть тебя, просыпаясь по утрам, больше, чем других оруженосцев».

     «Я не могу тебя остановить, да?»
Илька в глупо-беспомощном жесте протянул лапу в сторону Пустыни. У него нет власти. У него скрипят зубы, а когти едва не вытягиваются из подушечек от желания метнуться вперёд, обхватить целителя, сжать. Похитить.

     Он заметался взглядом в поисках источника охлаждающего успокоения. Его бровь вздрагивала. «Сделай что-нибудь с этим. Подойди, убери, сломай это. Я не могу сам». Что-то внутри вдруг подсказало ему способ. В полумраке пещеры никто ведь не заметит. Он отшатнулся, ударяясь боком о стену. Прижался к ней, находя опору. Воткнул когти одной лапы в другую. «Ты должен оставаться спокойным любой ценой. Нельзя позволить себе быть громким. Нельзя хватать Пустынь и останавливать силой. Ты не один такой. Если другие сопротивляются, ты тоже сможешь». Он надавил сильнее и тяжело выдохнул.

♫ cesare and lucrezia's theme

Он ждет вестей в напряжении, недвижимым валуном застыв на своем карнизе. Когда же слышит шум поднимается на лапы, расправляет плечи, направляет взор на вернувшихся соплеменников. Опущенные головы, потухшие взгляды, достаточно было только взглянуть на них, как тревога разрастается немыслимым пожаром. Тело Буревестника недвижимо, серогривый понимает - он не ранен. Он мёртв.

Спрыгивает вниз, встречается взглядом с братом, видит гаснущие звёзды-отблески в его изумрудных глазах.

— Обвал настиг сердце лиственного племени. Мы оказали им посильную помощь, вытащив пострадавших из-под завалов и проводив к безопасным землям. Но горе, не обошло нас стороной. - Ливнезвёзд прикрывает очи, да тихо выдыхает. Звёзды никогда не были с ними милостливыми. Медленно открывает глаза, слушает речь Птицемлечника молча. Горечь потери накрывает безумством, предводитель выпускает когти, цепляясь за каменный монолит, чтобы устоять.

- Он был прекрасным целителем, учителем и надежным товарищем. Нам всем будет его не хватать. - Отзывается раскатисто.

"Старый друг. Кто знает. Может быть скоро мы встретимся вновь?"

Слышит голос Шороха и прежде чем успевает одернуть его сам рядом оказывается Можжевельник, выдавая подзатыльник оруженосцу.

— Напомнить, что ты не Ливнезвёзд и не мой наставник? - Ливнезвёзд бросает быстрый взгляд на советника и тело Буревестника за ним, приближается к оруженосцам и старшему по бою сразу за Дуновением. Ожидает, когда тот одернет Шороха за резкие слова, но тот вместо этого обращается к Можжевельнику.

- Дуновение, - Серогривый великан хмурится, немигающе смотрит на сына. - Можжевельник прав. Мы все не единожды обязаны Буревестнику жизнью. Он в первую очередь наш целитель, а после уже чей-то родственник, отец и дед. - После же устремляет взор на Шороха. - Пускай твои слова не несли злости, но каждый из нас должен уметь уважать старших. Это то, чему ты должен был научиться в первую очередь, на уважении и строгом повиновении держится всё Горное племя. В ближайшую луну тебе запрещено будет покидать лагерь без старшего воителя или наставника. Учись подбирать подходящие слова. Учись смирению и повиновению, юный ученик. - Скользнет взглядом по остальным оруженосцам, Дуновению и Можжевельнику. Дернет кончиком хвоста, да отдаляясь от них, когда врасплох застает голос Пустыни.

Вот и пришло время, звёзды позвали за собой и его. Ливнезвёзд медленно выдыхает. Их путь никогда не был лёгким, за каждым поворотом их ожидало  испытание. Пускай звёзды подготовили для палевого дорогу иную, отличную от дороги горцев, он всегда будет им близок. Со своего роста окидывает  макушки соплеменников, общая печаль забирается тонкими иглами под длинную шерсть. Многие стремятся к Пустыни, выразить свои чувства, задать вопросы. Ливнезвёзд поднимается со своего места, приближается к Пустыни и слышит вопрос Горлицы.

- Я провожу Пустынь сам. - Он смотрит на ученика целителя твёрдо, сплетает свой хвост с тонким хвостом Горлицы и прижимается к её тёплому боку. После же отстраняется от возлюбленной и запрыгивает на скалу собраний.

- Горное племя, сегодня мы пережили тяжелую потерю. Буревестник погиб, а Пустынь покидает нас. - Объявлять о собрании не было нужды - всё племя итак было здесь. Ливнезвёзд скользнет взглядом по палевому. - Звёзды всегда готовили нам тяжелые испытания, но помните, только пережив тяжелые времена, Горное племя стало тем, кем является сейчас. Мы не бросаем слабых в беде, мы поможем Лиственному племени тем, чем сможем. Будьте сильными, вместе мы справимся со всеми испытаниями. Я и Дуновение проводим Пустынь. Птицемлечник, назначь патрули, утром нужно будет осмотреть не пострадали ли наши владения. Всем нужно быть внимательными и осторожными. Из лагеря по одиночке не выходить.

Сердце, кажется, потерь больше не переживёт.

[NIC]Ливнезвёзд[/NIC]
[AVA]https://forumupload.ru/uploads/001b/bd/30/60/918851.png[/AVA]

Появление отца было неожиданностью — несмотря на массивные размеры и рост, как показалось Дуновению, он спустился вниз легко, приблизился к собравшимся почти незаметно, отчего голос его над головой раздался подобно раскату грома.

"Считаешь ли ты, что не было иного способа, кроме как ударить при всех?" — в мыслях задал вопрос, когда уловил в знакомых родных интонациях поддержку действию Можжевельника, ощутил холодок, мазнувший по спине и осевший где-то в глубине мыслей, порождая неприятное сомнение, какой-то тяжёлый, тянущий вниз, диссонанс.
Вопрос не в проступке.
Вопрос в методе решения.

Он хочет сказать, что горе обнажает темные стороны окружающих, но он видел и знал достаточно, чтобы не приравнивать объяснение оправданию.

Дуновение отводит взгляд, чтобы на мгновения остаться наедине со своим неразрешимым пазлом. Он не хочет сомневаться и просто держит пару деталей в своих конечностях.

Этот день и без того раздирает картину привычного бытия, вновь выбивая из под лап землю.

Дуновение чувствует, что хотел бы сделать несколько шагов назад, вернуться в день "до", когда ещё ничего не произошло. Когда не было этого немого ощущения невозможности что-то изменить и исправить, когда не было ощущения невозможности что-то переломить. Но они уже были все "здесь". И они все дальше удалялись от точки, называвшейся "вчерашний день". Был путь лишь вперед.

Была одна лишь просьба — "не уходи". Он читал ее в отчаянном взгляде Ильки, в голосе Горлицы, во многом, но более всего — в своей голове.

От этого даже не заметил, когда Соколица подошла к нему, но ощутил ее тепло, ее присутствие, ее поддержку, едва не дрогнув: ему проще было чувствовать себя холодно-оцепеневшим, нежели живым, сносящим каждый из этих ударов судьбы. Взглянув на сестру, на ее необычайно сдержанное выражение, он невольно догадался, предположил, захотел верить: она узнала еще до, еще тогда, вместе с остальным патрулем — в этом заключалась их молчаливая обречённость, в этом заключался ответ, почему она не рвала и не метала, почему не была одной из первых, кто вздыбил бы шерсть.
Наследник не поверил бы, если бы она сказала, что ей не больно: он видел это по ее глазам.
Дуновение сжал ее лапу в своей и подался ближе.
"Я тоже с тобой".

Сердце обхватили тиски

Нет, это не обречённость, это взаимообреченность, что умножается, растет от одного кота к другому, это немая беспомощность, которую они принимают сами, добровольно и покорно.

Наследник позволил Соколице отстраниться, но пальцы его и кожа сохранили отголоски ее тепла.

А память сохранила обрывки чужой боли.

— Оба целителя. Нам нужны оба, — поправляет его старая подруга, и Дуновение кивает как-то механически.

Это подмена понятий.

"Мне нужен ты" или "Я не верю, что кто-то справится, кроме тебя".

"Буревестник воспитал двух целителей".

"Но ты то один".

Наследник сжал клыки, чувствуя, что говорил не то, двигался не так. Лань также была целительницей, но Лань не была Пустынью.

"Племени нужен ты, Пустынь: сын, брат, друг, приятель, учитель..."

Пустынь гораздо больше, чем просто целитель. И Дуновение слишком хорошо понимает этот жест протянутой лапы со стороны Ильки.

Каждое новое слово — как приговор. Каждое решение — лезвие ножа, вонзающееся под кожу.

Сперва Пустынь, а потом и отец со скалы собраний говорят о том, что они должны помочь Лиственному племени. Но что-то заставляет наследника сжимать пальцы.
Он знает, что готов будет пожертвовать собой, если потребуется. Но он чувствует, что не готов жертвовать другими, своими близкими, ради которых и сложит голову.
"Должен быть другой выход, отец", — он хочет верить. Помощь не должна вынуждать отрезать от себя конечность. Но о том речи не идет.

Хочется скрыться. Но точнее — отскочить от края, по которому ползут трещины.

"Я и Дуновение проводим Пустынь", — этот момент прощания становится все более длительным и тяжёлым. Дуновение с трудом сохраняет сдержанное выражение на своей морде, но взгляд его отстранён, словно бы бледен.

Нужно держаться. Иного выбора нет уже у него.

И когда он подходит к Ильке, в одиночестве прижавшемуся к стене, когда замечает, как течет кровь из его лапы, то не может искать его поддержки, покоя в его присутствии. Пустынь значил для него много. Слишком много. И даже тот раздор, который родился вместе со сжатием воробьиного перышка, не мог бы играть столь большой роли на фоне бескрайнего океана тоски.
Наследник напоминает себе о своем месте и прикрывает глаза.
— Мы справимся с этим, — шепотом, когда подается ближе и дыханием опаляет ухо, наблюдая за учеником внимательно.

Его собственное сердце в груди бьется тяжело, будто бы перекачивать кровь, налитую черной желчью, ему становится ему слишком сложно, даже больно.

Все они ранены, и Дуновение ощущает вину за то, что не может быть со всеми и каждым.

Но сейчас он осторожно касается лапы оруженосца своей и заглядывает в его глаза надеясь быть услышанным, надеясь показать, что он рядом, он не уйдет, он будет здесь.

Eternity
Номинально на главной поляне

Отредактировано Дуновение (2024-02-11 12:39:42)

он, как и многие, просыпается от дрожи, пронзившей горные скалы. сонливо моргнув, с сомнением очерчивает каменный свод над головой, но тот выдерживает — лишь эхо, эпицентр катастрофы где-то далеко, — и чернокрон заваливается обратно на подстилку, не собираясь тратить драгоценные часы сна на ерунду, тут же ставшую темой для бурной дискуссии соседей.

но шум снова будит его, шепотки: вернулся патруль, есть новости, есть кровь, есть смерть. мурашки пробегают между лопатками, чернокрон поднимается, напряжённо вслушиваясь в голоса снаружи.
слышит отрывки — слышит имя — тяжёлым шагом спешит навстречу.

завидев тело, которое можжевельник заносит в целительскую, чернокрон перестаёт замечать всё остальное: выживших, что рассказывают о случившемся в листве, целителей, что говорят о полученных знаках. ропот племени, поставленного перед приговором без возможности его избежать. чернокрон смотрит на вход в целительскую, где вскоре исчезают лань и пустынь, через силу делает вдох.

чьё тело он сейчас видел?
буревестника ли?

сестры? вечерницы? найденного щитомордника?
может быть, вяхиря, которого запоздало постигло наказание?
чью ещё смерть он увидел? увидит?

но целители возвращаются с телом отца, не кого-либо ещё. оставляют его соплеменникам, чтобы дать возможность попрощаться, уходят к небесному древу — чернокрон понимает это лишь отчасти, бездумно отслеживая каждое чужое движение.
следить за буревестником необязательно —
никуда уже не денется.

чернокрон заставляет себя подняться, на непослушных лапах подойти ближе. от буревестника пахнет цветами вместо крови. он не оглядывается, но чувствует присутствие племянников рядом; не понимает и не желает разбираться, чем они заслужили неласковое внимание со стороны воинов; лишь краем уха цепляет голос ливнезвёзда, и мелко вздрагивает, когда обрывистые фразы, доносящиеся сквозь шум в ушах, напоминают слова буревестника.

да, что-то бы такое отец и сказал. смерил бы своим непревзойденно суровым взглядом, нашёл бы, как коротко, но остро осадить, приучить к дисциплине. вряд ли бы тратил на это много времени, но потом бы ещё не раз смотрел с лёгким подозрением, точно ища любой намёк, что глупость снова привела к необдуманным проступкам. чернокрон знает его наизусть.

но буревестник уже никогда не взглянет на него.

ливнезвёзд вслед за другими объявляет то, что чернокрон наконец слышит: его отец — погиб, ученик его отца — отправляется к чужакам. их племя должно помочь попавшему в беду лиственному, но утопающими в проблемах чернокрон чувствует не незнакомцев, в чьей крови ещё что-то осталось от небесного племени.

лань справится в одиночку? листва не пойдёт искать новый дом ближе к горным землям? насколько ценна будет для них жизнь чужого целителя? горное племя отдаёт его на безвозмездной основе?
так же просто, как буревестник отдал свою жизнь взамен чьих-то детей?

у чернокрона начинает резко болеть в висках. он садится подле тела буревестника, но не ложится рядом: по инерции сохраняет дистанцию, которую они, его дети, всегда держали с отцом из вежливости. учтивости. подчинения. будто бы, коснувшись его, буревестник откроет глаза и спросит, неужели он не вырос, что нуждается в утешении от отца.

может быть, чернокрон думает, и нуждается.
горбит плечи, закрывает глаза.

но уже никогда не получит.

небесное древо →

пустынник делает вдох — открывает глаза. переводит дыхание, привыкает к светлому небу, сердечному ритму в груди. мышцы заново наливаются тяжестью, но он поднимается наперекор усталости: мурлычет тихо, когда к нему тут же льнёт лань, тоже проснувшаяся.

— разумеется. — отвечает негромко, трётся носом о её щеку. — ты же знаешь, как говорят... — прислушивается к её дыханию, любуется жизнью, заключённой в отражении зрачков. — кровь моя — горные ручьи, плоть — скала, высеченная ветром. — повторяет детскую присказку — истину, которую не изменить мягкой почвой под лапами, верхушками деревьев над головой. — а сердце... 

сердце, пустынник знает, отдано им так давно: стёрто в звёздную пыль,
остаётся только чужое — как прозвучавшее обещание, —
пустынник сбережёт.

— милая моя, я — не буревестник, и ты — не я. позволь им увидеть тебя, а не чей-то ещё силуэт. — пустынник присаживается, чувствует, как ноет спина и гудят лапы после долгого пути и короткого сна, что не принёс отдыха. — дай им понять, что они всё также могут найти покой и защиту в целительской. дай им время, и они придут. к тебе, не ко мне, не к буревестнику. — времени может понадобиться много: пустынник тратил не один час на разговоры, ходил на совместные прогулки, всегда интересовался происходящим в племени, что тревожило соплеменников — это тоже начиналось с мелочи, формировалось в привычку, становилось безусловным знанием, что они всегда могут обратиться к нему за помощью.

что он всегда будет рядом, чтобы поддержать,
пока рассвет не обрывает эту вечность,
на самом деле длившуюся мгновение.

— время — нет, ох, нет. — пустынник вздыхает, но без тяжести, кажется, будто переводя дыхание после приснившегося; будто всё ещё не привыкнув, что может заново дышать. — лечат травы, лечит любовь, лечит искренность. время лишь показывает, правильно ли сработало лекарство. — трётся щекой о её в ответ. — золотце, тебе придётся о них позаботиться. — бормочет немного надтреснуто, устало, но игнорирует внутренний порыв снова прильнуть к небесному древу, вернуться в холодную синеву звёзд. — горное племя всегда будет моей семьёй. пусть... пусть гневаются. пускай их злость найдёт выход. помоги им обрести покой. — быстро приглаживает ей шерсть, которую сам же случайно взъерошил, поднимается с места.

не отвечает на вопрос, не кивает — смотрит ей в глаза,
соглашается без слов, без движения —
и ступает вперёд.

они идут вместе: ступают по каменной тропке, не отступая друг от друга. пустынник чувствует плечом плечо лани, касается хвостом её бока, но смотрит вперёд: вглядывается в череду скал, в едва заметные фигуры дозорных — понимает, что каждый шаг означает оказаться не ближе, а дальше от дома.
пустынник заходит в тень каменных сводов со смиренным принятием.

видеть тело буревестника, у которого замерли горюющие соплеменники, странно: ведь только что он встречал его во сне, слышал голос, получал от него новое имя. пустынник чувствует, как можжевельник буравит его взглядом, и, чуть улыбнувшись лани, отходит от неё, чтобы не испытывать терпение друга, в их дружбе больше не нуждающегося.

но пустынник примет его боль — не будет от неё защищаться.
его долг — забрать болезнь, не приумножив её.

— горное племя! — обращается он к соплеменникам, снова не взобравшись наверх; оставшись рядом, среди них, даже если уже озвучив необходимый приговор. — мы получили благословение звёздных предков. отныне лань — полноправная целительница племени. — он делает короткую паузу, прежде чем продолжить. — звёзды дали мне новое имя — пустынник, и объявили целителем лиственного племени. — слова кажутся ему чужими: может быть, из-за взглядов, может быть, из-за того, что вовсе не должны были прозвучать под куполом этой пещеры.

но пустынник знает: они все следуют пути, уготованному им за много лун до.
всё идёт так — взгляд останавливается на теле наставника, —
как должно.

— старейшины похоронят буревестника. — в последний раз осматривает его, прежде чем старики приближаются к погибшему, чтобы унести его небольшой процессией из лагеря. — там, в лесу, остались десятки раненых. мне нужно им помочь. — пустынник знал, едва вернувшись на рассвете, что времени у него чрезвычайно мало; знает это и сейчас, знает, что ни одно слово, ни один взгляд не вместит в себе всего тепла, которое он хочет отдать своим соплеменникам — и всё равно бездумно растрачивает его: говорит осторожно ласково, смягчает острые углы истины, уже впившейся иголками в рёбра.

— я возьму с собой некоторые травы, которые позже непременно верну. — кивает лани, подтверждая своё обещание. — горцы! мои дорогие! — набирает воздух в лёгкие, чтобы сказать это громче, увереннее; без раздумий, по привычке, которая никогда не исчезнет, отдавая им всего себя. — я буду молиться, чтобы предки оберегали вас. я всегда буду помнить, что во мне течёт та же кровь, что и в вас; что мы ходим под одним небом. это не прощание. — повторяет слова лани и расправляет плечи. — мы с вами непременно встретимся. да хранят вас звёзды.

ливнезвёзд решает, что сопроводит его лично — вместе с дуновением. пустынник вместе с ланью собирает травы в дорогу: он вспоминает, сколько ушибов, переломов и открытых ран получили лиственные коты, берёт то, что поможет обработать рассечённую кожу, восстановиться суставам, правильно срастись костям.

— спасибо. — шепчет он лани. окидывает мягким взглядом соплеменников, когда ливнезвёзд объявляет о том, что патрулю стоит выдвинуться сейчас, успеть до непогоды, поджидающей на горизонте тёмными тучами, и темноты, что настигает в голые деревья слишком рано.

пустынник подходит к птицемлечнику — жмурится, вытянув шею, чтобы коснуться носом его; прильнуть лбом ко лбу, когда тот наклоняет голову в ответ, сказать без слов уже давно сказанное, обещанное, отданное...
— не сотри все звёзды с небосвода, я тебя прошу. — шепчет нежное, предназначенное только ему. — где-то среди них я оставил себя. — пока птицемлечника бьётся, стучит в дюнах, пустынник же... — чтобы ты всегда ведал путь. — в последний раз смотрит: лукаво, смиренно, признавая и силу, и беспомощность того, кого короновал самолично, цветами, оперением, терновником —
отворачивается.

пустынник находит взглядом каждого, пока идёт к выходу, пока забирает подготовленный свёрток трав — у него уже нет времени подобрать для них слова, предложить утешение, предоставить надёжное укрытие для потрясённых душ, но он надеется: лань позаботится о них, как он попросил; как приказал буревестник; как указали сами звёзды.
ему же было указано...

он оглядывается ещё раз — на пороге, окруженный солнечным светом,
лишь снова повторяет молитву,
уходит.

→ племенные земли

♫ two steps from hell - amethyst prince

Ливнезвёзд наблюдал за племенем со своего уступа. В своем горе племя было единым, все переживали его по разному, но с ушедшим Буревестником и уходящим Пустынью уходила и частичка каждого из них. Предводитель спрыгивает вниз, чтобы попрощаться со старым целителем.

- Отдыхай, старый друг. Ты давно заслужил покой. Пускай твоя охота в звёздных угодьях будет счастливой. - Ливнезвёзд зарывается носом в дымчатую шерсть, ощущая острую боль от потери.

В ожидании возвращения Пустыни и Лани замечает Дуновение и Ильку вместе в переплетенном силуэте, хмурится. Но остается недвижим, лежит у головы Буревестника, вспоминает как тот всегда был рядом, всегда был готов помочь советом. Как хмурился, когда лечение не помогало и предводителю становилось хуже.

И вот теперь он - сам Ливнезвёзд - провожает его в последний путь. С сердцем полным скорби и грусти.

Когда Пустынь возвращает и озвучивает свое новое имя, серогривый великан трогается с места. Им предстоит пройти длинный путь и один из них видимо больше не вернется домой. Ливнезвёзд с грустью смотрит на палевого целителя, отворачивается и приближается к Лани.

- Лань, я так горжусь тобой. - Ливнезвёзд смотрит на молодую целительницу с улыбкой. - Буревестник вырастил тебя прекрасной целительницей.

Знал ли Буревестник, как всё обернется, когда говорил ему, что Лань вернется? Мысли целителей запутаны не меньше замыслов звёздных предков.

После же быстро пересекает главную поляну и останавливается напротив Дуновения.

- Мы выходим. Помоги Пустыннику собрать в дорогу нужные травы. - После же оборачивается на своих соплеменников и медленно обводит их взглядом. Понимает, что Пустынник будет скучать по родным стенам. по мягкому теплу нагретых камней. И все горцы будут скучать по нему. Взглядом цепляется за тонкоствольный силуэт и приближается к Горлице, языком щершавым проходится по угольной щеке и тихо мурчит.

- Будь осторожна, моя дорогая Горлица, не рискуй понапрасну. Путь будет длинным, но мы нужны им, потомкам Небесного племени. Ты и сам это знаешь. - Тихо шепчет ей, трется о шею, отстраняется и лаковым взглядом окидывает напоследок. - Жди меня.

Ливнезвёзд переглядывается с Птицемлечником на последок, кивает ему и следом за Пустынником покидает родные стены. Они спускаются с гор в молчании тяжелом. Ливнезвёзд чувствует, как быстро начинает биться сердце - он так давно не покидал земель племени, что теперь не знал - сердце так быстро бьется от радости вновь увиденных широких просторов или от быстро накатывающей усталости. Но предводитель гонит подкрадывающуюся слишком быстро усталость прочь.

- Дуновение. - Ливнезвёзд окликает сына и приближается к нему. Голоса не понижает, ветер играясь со словами относил их в сторону от идущего впереди целителя. - Сын мой, я знаю, что сердце твоё полно доброты и сострадания. Но ты должен быть сильным не только физически, но и духовно. Тебя должны уважать. А уважение ты не завоюешь, если продолжишь так близко контактировать с другими оруженосцами. Племя всё видит. - Серогривый великан молвит строго, прищуренными очами поглядывает на Дуновение. - Ты не обычный воитель. Ты мой сын, наследник и будущий предводитель Горного племени. Взвешивай каждый свой шаг и последствия его. Ты должен был провожать в последний путь Буревестника, разделяя место со мной подле него, а не удаляться с Илькой. - Зелень опасно сверкнет доподлинным недовольством. - Ты должен выстроить круг тех, кому ты доверяешь - старшим воителям, советнику, целителю, а не выделять себе любимчиков среди учеников. Мы все будем скучать по нашему маленькому Пустыни. И да мы не всегда понимаем замыслов звёзд, но они ведут каждого из нас, освещая путь, подсказывая верную дорогу. Я уверен, он будет счастлив в новом доме. И ты тоже должен быть рад за него - наш Пустынник нашел свое место в круге жизни. - Ливнезвёзд выдыхает и пар облачком укутывает его. - И ты не должен винить предков за смерть Буревестника. Это был его выбор, достойный лишь уважения. Погибнуть ради других - хорошая смерть, - Добавляет тише, может быть себе? Резко трясет головой и хвостом бьет себя по боку.

Морозный воздух ксал за нос, а клочья снега путались в длинной шерсти. Но их путь лежал через земли полные искристого снега и заснеженных полей. Когда же Ливнезвёзд ступил под сень раскидистых елей силы предводителя были почти на исходе.

- Пустынник, а это правда, что Туманное племя поделилось с нами травами от которых мне стало лучше? - Спрашивает с улыбкой. Касается хвостом заснеженного кустарника и видит как тот осыпается снежинками.

***

Ливнезвёзд ступает на главную поляну Туманного племени следом за Пустынником, распрямляя плечи и с сочувствием обводит собравшихся там.

---> главная поляна тумана

[NIC]Ливнезвёзд[/NIC]
[AVA]https://forumupload.ru/uploads/001b/bd/30/60/918851.png[/AVA]