пока ученица на распев тянет гласные, в голове у него мелькают образы: солнечная поляна, утесы, поляна, утесы, полянаутесыполяна, — дух. призрак. мертвая шкура лисы, засаленная, свалявшаяся от сгустков побуревшей крови и гнилостной лужей натекшей под трупом. сгоревший едва заметно хмурит лоб: «запах там, должно быть, хуже, чем близ болот».
вот и все, о чем он успел подумать — на морде ни злости, ни привычного свистящего хриплым вздоха и скользящего языка вдоль показавшихся зубов, лишь один монотонный звон в ушах отражает хладнокровную сосредоточенность; звук этот бьется о стенки черепной коробки ритмично, словно отскакивающий мяч, с оттенком голоса поднебесной: «не думаю, что показавшись раз, они не покажутся второй».
крепкие, крючковатые когти вне всякого сопротивления вонзаются в землю, зрачки, превратившиеся в сверкнувшее лезвие, сужаются в вертикали недоверия, стоило на поляне появиться лукавству звезд и заговорить. медные кляксы и белоснежные лапы — категорически белые, не запачканные, чистые; такие, вероятно, подобает иметь предводителю. мысль эта на застывших губах кривится ломаной линией презрительной насмешки, ледяной и шквалистой: «отчего не рвешься туда, не рвешься заглянуть в эту острую морду, в эти остекленевшие хрусталики глаз?»
в этой круговерти бурана, что поднимался с самых низов земли барабанным боем, грозясь расколоть всю чертову твердь под обескровленными, посиневшими пальцами, сгоревший плотоядной тварью наблюдал за каждым вздохом лукавства. его племя оказалось в чьих-то тисках, в металлических зубьях смыкающегося капкана, а он сидит — сидит и ждет грезолиста, даже к себе не уходит под видом занятости, оставляет этот обломок равнодушной груди беззащитным.
в нем преданности и участия не больше, чем в этой мертвой лисе.
теперь он понимал всех соплеменников, кто позволял себе считаться выше его загривка; какой позор.
лукавство звезд сам подходит ближе, и чем больше сокращалась дистанция между ними, тем сильнее хотелось вцепиться похолодевшими когтями в эту шею: за горечь обиды, за безразличие, которое ощущалось металлическим привкусом лопнувшей губы от пощечины. однако воин не двинулся с места, не повернул морду к чужой, будто уже предательской, не дрогнул и не вздыбил шерсть — лишь вибрирующий серп оружия отказался втянуть обратно. акт открытой диверсии это последнее, что необходимо в данный момент.
— я тебе скажу, что делать дальше, — тон его не терпящий возражений. сгоревший не исключает факта, что лукавство тоже причастен, что предводитель тоже стал зрителем дурного, оттого молчит в нерешительности, в незнании перед выбором, и в этих чувствах они едины. капля интимного понимания на долю секунды, едва ее хватившей, чтобы разобраться, сверкнула в налитых твердостью и решительностью глаз. — возвращайся в свою палатку, обмозгуй, что у нас растерзанная лиса на территории, и еще посиди, подожди грезолиста, который сейчас черт знает где. надеюсь, справишься со своей работой, пока я буду занят в попытках подарить племени хоть какие-нибудь гарантии безопасности.
его злость не изменит этот цапов день, но уверенный шаг в сторону от рыже-белого и непоколебимый, жесткий голос, нашпигованный свинцом, внушит то, что не каждому к лицу мундир.
где-то неподалеку раздается звук, заставивший сгоревшего обернуться — тмин. на дополнительное укрепление стен черногривый согласно кивает: единственное дельное предложение, озвученное за эти несколько часов.
— все верно, но мне понадобится твоя помощь, — черная лапа поддевает вымокшие, налетевшие листья, выбитые ветром из-под углов палаток. — мы с поднебесной принесли прутья, если получится — выбивай один конец до острой щепки и ввинчивай в ров точеной частью вверх, нам нужны колья. как вернусь, помогу заделывать дыры в стенах.
на вопрос о тумане сгоревший одновременно хмурится и кривит губы в неоднозначной эмоции.
— я думал, рокот звезд отдает предпочтение живому пушечному мясу, а не дохлому, но оскорбление его способностям у тебя получилось достойное, — усмехается. — как бы там ни было, сперва нужно разведать, поэтому полумесяц, серебринка, выступаем, — и кивает ландышнице по направлению выхода из лагеря. — а ты нам покажешь, где ее нашли, — взгляд ищет подходящие крепкие лапы и спины соплеменников на дополнительный обход границ. — ржавница, поднебесная, камень и ливень, отправляйтесь к реке и посмотрите, все ли в порядке там. если на нашей земле был чужой запах, то дождь его уже смыл, но, может, это прикроет наши затылки при обнаружении нарушителя и в таком случае сыграет на лапу.
> > > > > за ландышницей к опушке.
Отредактировано Сгоревший (2023-01-17 18:15:11)