не сказать, что он когда-либо выделялся своими навыками охоты - на удовлетворительном уровне у него было чутьё, ниже среднего ловкость и совсем неподобающая скорость. лишь хладнокровие, терпение достойно было зваться охотничьим - пожалуй, лишь сидя в засаде в одиночку, без надоедливых соседей, без отвлекающих его неудобств, он мог бы наблюдать за добычей вечность.
и сейчас - бурная кровь кипела в жилах достаточно, чтобы пролиться наружу ядом из уст, однако, возымела положительный эффект - все, наконец-то, собрались, перестали топтаться на месте, перестали сотрясать воздух разговорами. золотопряд щурит глаза в сторону построек двуногих, перекошенных, каких-то облезлых, отторжение в искривлённых губах отражает истинные мысли, однако в глубине прищура - понимание, что более деваться некуда.
он игнорирует (старается) преисполненные наглости и скептицизма слова джека, и ступает к крайним постройкам ближе. замечает, что в большинство из них можно было даже не заходить - дыры сквозь дощатые стены открывают вид на убогое убранство, на вздувшийся от сырости пол, свист ветра, свободно гуляющего вдоль и поперёк зданий красноречиво воет о том, как, должно быть, холодно было внутри. лапы колет от мороза, и золотопряд кривит морду от отвращения, заделать такие дыры требует больших усилий и навряд ли возымеет хоть какой-то успех от вложенного труда. не было смысла - но он подходит всё же почти что вплотную к одной из покосившихся досок, засовывает внутрь голову и приоткрывает пасть в стремлении учуять давние или же свежие следы чьего-либо прибывания. закономерно - внутри отдаёт лишь сыростью и плесенью, бледно-голубые глаза поверхностно проходят взглядом из угла в угол, но от нехитрого действа его отвлекает негромкий голос затмения.
золотопряд вытаскивает голову из проёма, и морщится от неестественно изгиба шеи, потребовавшегося для того, чтобы углядеть в полуразрушенной хибаре хоть что-то. он прижимает подбородок к груди, на короткий миг глядя на затмения исподлобья, но тут же отрывает его от груди, голову поднимая высоко, поднимая взгляд к затянутому серым небу.
он скрипит по снегу большими лапами, подходя ближе, и чем ближе он подходил к затмению, тем меньше вопросов крутилось в его голове. слепой на один глаз к тому времени, как подошёл золотопряд, изучал оставленные кем-то недавно следы, и золотопряд понимающе кивает на негромкие слова их лидера, когда до него доходит присутствие чужого. он тоже узнаёт запах - однозначно бывшие туманные, золотопряд клонится низко-низко, лопатки смыкаются у него за спиной, хребет практически параллелен земле, и медно-рыжий приоткрывает пасть, как заправский следопыт, пропуская воздух через чувствительное нёбо.
— туманные, — подтверждает также тихо, хмурит взгляд да ведёт ухом в сторону - он однозначно их знал, он однозначно их помнил, но предчувствие плохое отражается в его взгляде белыми бликами, — бродяжничают давно, поэтому и пахнут сейчас иначе, — другого объяснения и быть не может, привычная для всех туманных хвоя перебита бродяжническим зловонием, неповторимым, узнаваемым - от каждого из их шайки сейчас исходит эта вонь, и на задворках памяти золотопряд выискивает покинувших племя изменников - это может быть кто-то из молодых, сухоцвет, например, бросивший туман во времена появления мора, очевидно не выстоявший опасности, нависшей над племенами. рокот звёзд никогда бы не позволил таким выжить, ни у кого бы и в помине не возникло бы такого желания...
— мята, — выкликает из памяти хмуро, водоворот мыслей не зря привёл его к рокоту ибо именно после его смерти племя покинуло ещё двое предателей, те, кто до сих пор не смог избавить свою шкуру от несмываемого позора, можжевеловые и хвойные ноты окружены бродяжничеством, запахом построек двуногих, взмокшей древесиной, неизвестно ещё какой дрянью, — и зыбь, — второе имя остаётся на языке желчью, и золотопряд отрывается от земли, поворачиваясь к затмению мордой, тянет задумчиво, — с ними третий, однозначно не племенной, видимо, присоединился к нашим спустя некоторое время после их побега из туманного племени, — и слово "наши" отдаёт на языке горечью, возвращая с хлопком на землю, в трескучий холод и колючий мороз, нет больше "наших" у них с затмением, да и у зыби с мятой, давно лишившихся статуса туманных воителей, судя по всему, тоже.
— что будем делать? — закономерный вопрос, возникший в его голове ещё тогда, когда из памяти выкорчевано было имя и образ мяты, золотопряд красноречивым взглядом окатывает снова выступившего с наиглупейшей мыслью джека, очевидно, никогда не видевшего в действии настоящих лесных воителей.